От Иосифа Сталина до Владимира Путина. Уроки сотрудничества СССР и Запада во Второй мировой войне-2

О немыслимом, неизбежном и невозможном союзе.

Союз невозможный

Победа в войне резко снизила зависимость союзников друг от друга и столь же резко усилила их разногласия, проявившиеся в ходе войны. Одним из важнейших спорных вопросов стала проблема принципов и персоналий при формировании правительства Польши. Сталин считал необходимым с точки зрения будущей безопасности СССР создание в Польше и шире - в Восточной Европе - правительств, безусловно лояльных Советскому Союзу. Он исходил главным образом из необходимости создания геополитического буфера против будущей Германии. Так, ялтинская Декларация об освобожденной Европе с самого начала столкнулась с реалиями силовой политики.

Аналогичный подход не был чужд и Черчиллю. В октябре 1944 года британский премьер-министр прибыл с визитом в Москву для обсуждения со Сталиным условий формирования послевоенного мира. В ходе переговоров Черчилль предложил Сталину раздел влияния между СССР и Западом в ряде балканских и восточноевропейских стран. А влияние определялось процентным соотношением просоветских и прозападных политиков в правительствах соответствующих государств.

Оценивая подход Черчилля, Генри Киссинджер отмечал: «В британской политике просматривалась доля дерзкого отчаяния. Никогда до сих пор сферы влияния не определялись в процентах. Не существовало никаких критериев или средств контроля за соблюдением принципа долевого дележа. Влияние всегда определялось присутствием соперничающих армий». Сталин прекрасно понимал ситуацию. Он легко согласился на дележ влияния, исходя из того, что территорию Восточной Европы занимала Красная армия. По оценке Киссинджера, Сталин требовал «платы за свои победы в единственной валюте, воспринимаемой им всерьез, - в форме контроля над территориями». В подобных условиях никакие расчеты не могли бы помешать Москве довести, например, предлагавшиеся ей в Румынии 90% или в Болгарии 75% влияния до 100%.

В отличие от Черчилля, Рузвельт не думал о геополитике в процентах. Американский президент исходил из реалий, сложившихся в результате войны. За некоторое время до Тегерана Рузвельт пришел к выводу, что Польшу после войны придется отдать Сталину. В дальнейшем он заверил советского вождя, что США не будут мешать СССР проводить свою политику в отношении Румынии, Болгарии, Финляндии, а также Латвии, Литвы, Эстонии, территорий восточной Польши и Бессарабии с Северной Буковиной, включенных в состав СССР в 1940 году, - при том что формально Вашингтон отказался признать советскую аннексию Прибалтики.

В наиболее концентрированном виде политика раздела территорий на сферы влияния была применена к побежденной Германии, а также к Австрии. Уже осенью 1944 года союзники достигли договоренности о принципах управления Германией после войны. Германия и Австрия разделялись на зоны оккупации, Берлин - на сектора оккупации, и только в центре Вены создавался общий сектор. Важно отметить, что в конце войны линии фактического соприкосновения советских и западных войск не совпадали с границами соответствующих зон. Однако к лету 1945 года ситуация была упорядочена и войска отведены в пределы закрепленных за их странами зон и секторов оккупации.

Установление зон оккупации не означало раздела Германии как страны. Целесообразным раздел считали многие в США (например, был план, предложенный министром финансов Генри Моргентау) и в Англии. Сталин, напротив, помня о последствиях Версальского мира, опасался стимулировать германский национализм насильственным разделом страны и выступал за единую нейтральную Германию под четырехсторонним контролем. Формально его позиция стала общей для союзников. Германия оставалась единой, но под управлением четырех держав-победительниц (большая тройка плюс Франция). Управление осуществлялось через находившийся в Берлине Союзный контрольный совет в составе главнокомандующих оккупационных войск и исполнительный орган Совета - Союзную контрольную комиссию. Аналогичные комиссии были созданы и в других странах-союзницах Германии от Балкан до Финляндии.

Уже вскоре, однако, совместное управление оказалось проблематичным, а затем невозможным из-за различия в интересах и стратегиях СССР, с одной стороны, и западных держав - с другой. Прозорливый советник посольства США в Москве Джордж Кеннан уже летом 1945-го считал раздел Европы и расчленение Германии единственной реалистической стратегией для Америки. С 1946 года интеграция трех западных зон стала официальной политикой Вашингтона. США, Великобритания и Франция пришли к выводу, что лучше иметь под своим контролем половину Германии, чем половину контроля над единой Германией.

Раскол Германии стал прологом к расколу Европы. Уже в 1947-м США впервые в своей истории взяли на себя обязательства по экономической и политической поддержке Греции, где шла гражданская война, а также Турции - стран, находившихся прежде в неформальной сфере влияния ослабевшей Великобритании. Объявленная в том же году доктрина Трумэна провозглашала защиту свободного мира от коммунистической угрозы и советского проникновения в Восточное Средиземноморье. Вскоре она была дополнена планом Маршалла, нацеленным на экономическую помощь странам Западной Европы, снижение популярности там коммунистических партий и размывание влияния СССР в Восточной Европе.

В Москве доктрина Трумэна и план Маршалла были оценены как шаги в направлении создания западного блока против Советского Союза. Академик Евгений Варга, которому был поручен анализ американского плана, писал о неприемлемых для СССР последствиях американской помощи - возможностях свободного передвижения товаров, экономической и политической информации. Со своей стороны Сталин приступил к политике коммунизации Восточной Европы, установления там режимов так называемой народной демократии. В 1948 году раскол Германии и Европы стал окончательной реальностью. Валютная реформа в западных зонах Германии спровоцировала Берлинский кризис - первое открытое военно-политическое противостояние коллективного Запада и СССР в холодной войне. Вскоре было создано НАТО, и началась война в Корее.

Новое противостояние было вызвано далеко не только несовместимостью коммунистической идеологии и либерального капитализма. До Фултонской речи Уинстона Черчилля о железном занавесе, но уже после выступления Сталина в Большом театре в феврале 1946 года (в котором он говорил о победе в войне именно советского государственного строя) Джордж Кеннан подготовил свою ставшую знаменитой длинную телеграмму №511.

Кеннан писал: «В основе невротического восприятия Кремлем мировых событий лежит традиционное и инстинктивное русское чувство неуверенности в собственной безопасности. Первоначально здесь была неуверенность мирного, земледельческого народа, пытающегося выжить на открытых равнинных пространствах в непосредственной близости от воинственных кочевых племен. На на нее, по мере того как Россия вступала в контакт с экономически передовым Западом, стал накладываться страх перед более компетентными, более могущественными, более высокоорганизованными сообществами. Такой вид неуверенности в собственной безопасности скорее характерен не для русского народа, а для русских властей; ибо последние не могли не ощущать, что их правление относительно архаично по форме, хрупко и искусственно в своем психологическом обосновании и не способно выдержать сравнение или сопоставление с политическими системами западных стран. Поэтому они всегда боялись иностранного проникновения».

В то же время для США, в силу географических и исторических обстоятельств, было характерно ощущение собственной внешней безопасности, сочетавшееся с идеологическим мессианизмом. Быстрый рост экономической и финансовой мощи США в течение первой половины ХХ века привел к тому, что изоляционизм американского града на холме, который Рузвельт был вынужден преодолевать ради того, чтобы США могли вступить в войну, сменился глобализмом Pax Americana. Советский коммунистический проект лоб в лоб столкнулся с экспансивным либерализмом США. А их столкновение стало главным идеологическим содержанием холодной войны.

Таким образом, путь от общей победы и триумфа антигитлеровской коалиции к конфронтации между Советским Союзом, с одной стороны, и США и западными союзниками - с другой - занял три года. Победа заложила нормативные основы миропорядка - Устав Организации Объединенных Наций; сформировала вокруг ООН систему универсальных международных институтов; создала всемирную площадку для постоянного общения государств. Конфронтация, напротив, задала миропорядку геополитическую, идеологическую и военно-политическую структуру - разделенный надвое биполярный мир во главе с США и СССР. Очевидная угроза всеобщего уничтожения в случае применения сторонами ядерного оружия оказала сдерживающее воздействие на политику Вашингтона и Москвы в отношении друг друга. Войны вспыхивали на флангах линии конфронтации, носили локальный характер и велись преимущественно младшими союзниками или клиентами двух сверхдержав.

Тщетность попыток большой сделки

Период Второй мировой войны абсолютно уникален и ни с чем не сравним. Наличие общего смертельного врага - гораздо более прочный цемент для союза, чем просто совпадение интересов и идеологий (ценностей). Но цемент рассыпается, как только цель - победа - достигнута. В отсутствие общего врага альянс становится невозможным, а отношения могут развиваться в лучшем случае на прагматической основе, если есть добрая воля.

После смерти Сталина в 1953 году Черчилль, вновь ставший британским премьер-министром, пытался реанимировать модель большой тройки - для смягчения напряженности в мире, но не был понят другим ветераном Второй мировой - Дуайтом Эйзенхауэром, сменившим Трумэна на посту президента США. Временного смягчения напряженности между Западом и Советским Союзом тем не менее действительно удалось добиться. В 1955 году в Женеве для обсуждения германского вопроса собрались главы правительств СССР, США, Великобритании и Франции, в политический оборот вошел термин «Дух Женевы». Но эфемерный дух свидетельствовал только о временном изменении атмосферы и некоторых модальностей, но не самой сути отношений.

Суть сводилась к разделу мира на сферы влияния двух блоков во главе с Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки. Раздел не был гладким и беспроблемным. Понадобились новые опасные кризисы в Берлине и вокруг Кубы, чтобы наконец установилось глобальное равновесие в рамках разделенного мира. В советской политической доктрине со времен Никиты Хрущева новое, сравнительно устойчивое состояние системы международных отношений стало называться мирным сосуществованием двух систем. Признание безальтернативности сосуществования непримиримых противников в ядерный век стало своего рода большой сделкой.

Мирное сосуществование исключало мировую войну, но оно было вынужденным сожительством двух враждебных мировых сил. Их ожесточенное противоборство продолжалось, но стремление к самосохранению требовало прагматического взаимодействия для снижения рисков столкновения. Был запущен процесс взаимного ограничения вооружений и некоторого снижения уровня взаимной враждебности, который в СССР был назван разрядкой международной напряженности, а в США получил название détente.

Свою роль сыграли личные качества руководителей. В Советском Союзе - Никиты Хрущева, а затем сменившего его Леонида Брежнева. Прошедшие Великую Отечественную войну советские политработники, ставшие затем во главе партии и государства, стремились избежать третьей мировой. Оба они понимали важность контактов на высшем уровне с американскими оппонентами. Отношения с США оставались для них приоритетом. Хрущев шел на обострение в Берлине и на Кубе, но он же шел на прямой диалог с президентом США Джоном Кеннеди - боевым пилотом Второй мировой - и не допустил гибельного столкновения. Брежнев не стал отменять визит президента США Ричарда Никсона в Москву в 1972 году для подписания соглашений по контролю над вооружениями, несмотря на усиление американских воздушных бомбардировок Северного Вьетнама прямо накануне визита.

Кремлевские руководители действовали не только через официальные каналы МИДа, но и через доверенных лиц, создававших свои, неофициальные. Как уже отмечалось, в Лондоне в первые годы войны контакт с Черчиллем и Иденом осуществлял посол СССР Иван Майский; доверенным лицом Рузвельта в прямом общении со Сталиным был Гарри Гопкинс, которым советский вождь искренне восхищался. Визиты Гопкинса к Сталину в июле 1941-го и в июне 1945-го символическим образом открывали союз держав и закрывали его.

При президенте Кеннеди в течение некоторого времени его неформальным посланцем был журналист и редактор Норман Казинс, пытавшийся помогать выстраивать добрые отношения внутри, как он сам писал, триумвирата Кеннеди - Папа Римский Иоанн XXIII - Хрущев. Доверенным лицом Хрущева в тот период выступал его зять Алексей Аджубей, главный редактор газеты «Известия». Самым знаменитым и эффективным стал канал связи Генри Киссинджер - Анатолий Добрынин. Сам Киссинджер отсчитывал контакты от 14 февраля 1969 года, первой его встречи с советским послом, состоявшейся всего через три недели после вступления в должность советника президента Никсона по национальной безопасности. Взаимодействие Добрынина и Киссинджера стало одним из ключевых инструментов формирования политики разрядки. Встречи Киссинджера с Брежневым в первой половине 1970-х годов были настолько частыми, что для американского переговорщика в резиденции генерального секретаря ЦК КПСС в Завидово было построено специальное помещение - спичрайтеры первого лица окрестили его Кискиным домом.

Последний советский лидер Михаил Горбачев попытался выстроить новые советско-американские отношения - нечто вроде дружественного всемирного кондоминиума - на основе выдвинутой им концепции нового политического мышления. Попытки Горбачева, однако, оказались безуспешными из-за прогрессировавшей слабости Советского Союза, закончившейся распадом страны.

При первом президенте Российской Федерации Борисе Ельцине был поставлен и практически решался вопрос уже не о большой сделке Москвы и Вашингтона, а о присоединении России к коллективному Западу во главе с США. Но идею западной интеграции России также не удалось осуществить - в основном из-за неготовности, а затем и решительного отказа российских элит и общества признать безусловное лидерство Соединенных Штатов в новых отношениях.

Попытки договориться об условиях интеграции продолжались вплоть до начала 2000-х годов. Владимир Путин, тогда еще исполняющий обязанности президента, в интервью BBC допустил возможность присоединения России к НАТО. В то время Путин вел по тому же поводу содержательные беседы с генеральным секретарем Североатлантического альянса лордом Джорджем Робертсоном. Теракты 11 сентября 2001 года, после которых Путин немедленно заявил о поддержке Россией Соединенных Штатов и распорядился оказать им реальную помощь в антитеррористической операции в Афганистане, породили в Москве надежды на новое союзничество с Вашингтоном.

В ноябре 2001-го директор Института США и Канады РАН Сергей Рогов писал: «…у США и России впервые после 1945 года оказался общий враг - международный терроризм… Борьба против общего противника создает настолько мощные совпадающие интересы, которым оказываются подчиненными все другие цели. Союз может быть прочным, если у сторон будут и другие долговременные интересы. Интересом, например, может стать нераспространение ядерного оружия».

Проблема, однако, заключалась в условиях союзничества. В мае 2001 года в ходе встречи группы экспертов с президентом США Джорджем Бушем-младшим будущий американский посол в Москве, а тогда политолог Майкл Макфол предположил, что задача США могла бы выглядеть так: «Мы должны поддерживать демократию в России и поощрять присоединение России к международным институтам, установленным США после Второй мировой войны». Буш, в свою очередь, заметил, что Америке нужна Россия на стороне США, потому что однажды обеим странам придется иметь дело с Китаем. Иными словами, речь шла о присоединении России к руководимой США международной системе на общих, то есть подчиненных, основаниях.

Путин со своей стороны видел союзничество с Западом иначе. Для него было принципиально важным, чтобы Россия воспринималась Соединенными Штатами как равный партнер, имеющий право и возможность участвовать в совместном принятии важнейших решений. Для Вашингтона требование Путина было не только чрезмерным, но и абсолютно неприемлемым, поскольку ставило под вопрос единоличное лидерство США в созданной ими международной системе и тем самым расшатывало бы систему изнутри. Путин в конце концов и сам понял ситуацию. Ближе к концу своего второго президентского срока он произнес известную речь на Мюнхенской конференции по безопасности, в которой резко критиковал однополярный мир и поведение его гегемона - Соединенных Штатов Америки.

Таким образом, борьба с международным терроризмом оказалась недостаточно прочной основой для нового союза двух уже явно разновеликих держав, все более отдалявшихся друг от друга ценностно и геополитически. Попытка перезагрузки российско-американских отношений в период президентства Дмитрия Медведева (2008-2012) основывалась уже только на тактических соображениях вашингтонской администрации и вполне прагматических интересах Кремля. Она продолжалась недолго и была опрокинута развитием внутриполитической динамики в обеих странах и нараставшими противоречиями между ними на международной арене.

После избрания в 2016 году президентом США Дональда Трампа в Москве вновь - и, вероятно, в последний раз - возник призрак большой сделки. В Кремле увидели возможность широких договоренностей с республиканской администрацией, но, разумеется, не на основе восприятия Россией западных ценностей, а совсем наоборот - на базе безразличия Трампа к ценностному каркасу, чистой прагматики и личной химии двух президентов. Надежды на прагматическую стыковку Путина и Трампа были похоронены ожесточенной политической борьбой внутри США, результатом которой стало дальнейшее резкое ухудшение американо-российских отношений.

Наконец, в самом начале пандемии коронавируса на очень короткое время в Москве появилась иллюзия, что противодействие новой общей угрозе поможет если не оздоровить отношения с США, то хотя бы смягчить конфронтацию. На самом же деле пандемия куда больше обострила американо-российские отношения, усилив в США и без того беспрецедентное недоверие к России и подхлестнув конкуренцию между двумя странами на рынке вакцин, переросшую в информационную войну.

Заключение

Пришедшая к власти в США в результате выборов 2020 года демократическая администрация Джозефа Байдена демонстративно и резко снизила роль отношений с Россией во внешней политике США. Она заранее отказалась от традиционного для предшественников обещания стремиться улучшить отношения с Москвой. Какая-либо их перезагрузка решительно исключалась. Одновременно Байден и его команда существенно усилили идеологическую составляющую внешнеполитического курса и отбросили дипломатические условности в публичной риторике, в том числе в отношении лично президента Путина.

В новых обстоятельствах абсолютной утопией представляется апелляция к идее большой сделки между США и Россией или, шире, между трансатлантическим Западом и Россией - идее, традиционно присутствующей, хотя бы на заднем плане, в российском политическом дискурсе. Разумеется, существуют сферы возможного прагматического взаимодействия с США. В их ряду обычно называют предотвращение военного столкновения, обеспечение стратегической стабильности, усилия в пользу нераспространения ядерного оружия… И далее, уже скороговоркой - взаимодействие по проблемам изменения климата, борьбе с пандемией коронавируса, по противодействию терроризму. Но реальные противоречия интересов и ценностные различия слишком велики, чтобы какое-либо устойчивое партнерство между Россией и США в обозримой перспективе стало возможным.

Итак, опыт военной советско-американо-британской коалиции уникален и неповторим. Большая сделка между РФ и США - учитывая, что Россия не является сверхдержавой, претендующей на глобальный кондоминиум с Америкой, - в современных условиях представляется невероятной. С точки зрения снижения уровня конфронтации, некоторое значение (в основном как модель действия неформальных каналов связи) имеют прецеденты 1960-1970-х годов - при всех многочисленных отличиях тогдашней внутренней и международной ситуации от нынешней. По существу же отход от конфронтации в направлении менее антагонистического соперничества возможен только в случае крупных внутриполитических изменений в одном или обоих государствах. Предпосылок к ним сейчас и в обозримом будущем не просматривается.

Союз немыслимый, неизбежный, невозможный. Уроки сотрудничества СССР и Запада во Второй мировой войне