Ответ воронежского публициста Дьякова философу Колмакову: «Я исхожу из того, что СССР и Германия вместе развязали Вторую мировую»

После того как доцент Воронежского госуниверситета Вадим Колмаков в начале сентября опубликовал на портале «Четыре пера» ругательную статью о моей книге «На свою голову» (Воронеж, Издательский дом ВГУ, 2016), я получил много звонков от друзей и знакомых. Всех интересовало: буду ли я отвечать на выдвинутые в той статье обвинения? Честно говоря, не собирался.

Во-первых, в канун одной из самых скорбных и трагических дат в истории человечества (80-летия начала Второй мировой войны) получить за антивоенную книгу брань от сторонника сближения сталинского СССР с гитлеровской Германией - свидетельство честно выполненного труда.

А, во-вторых, скажите мне, други, ну как можно серьезно отвечать, к примеру, на такой перл: «Все отрицательное Дьяков связывает с русскими (а кроме русских в книге встречаются только немецкие и польские фамилии)»?! Или - вот на какой: «О взглядах Дьякова в свое время очень точно написал Ф.М. Достоевский в «Идиоте» (на всякий случай: Смердяков, имя которого Колмаков использует в названии своей статьи, - персонаж совсем другого романа названного писателя)… (Заголовок был не Вадима Колмакова, а редакционный; Смердяков упоминается в материале Колмакова не в контексте «Идиота». - «Четыре пера».) А что я должен был сказать вам по поводу автора, который, родившись через семь лет после Победы, теперь вдруг публично заявил: «Так он пишет о нас. О тех, кто воевал, кто не вернулся с фронта или надорвался в тылу от тяжелой работы и недоедания, о тех, кто не дожил до Победы. И о тех, кто дожил и потом в тяжелых условиях восстанавливал разрушенную войной жизнь… (Колмаков отождествляет себя с русской нацией, благодаря которой и стала возможна Победа. Его посыл вполне понятен. Дьяков, видимо, не отождествляет себя с русскими, отсюда и его недоумение. - «Четыре пера»)»

Сдается мне, чтобы как-то выстроить диалог с авторами подобных утверждений, нужно медицинское образование, которого у меня - нет. (Медицинское образование не обязательно, достаточно прочитать, к примеру, Бенедикта Андерсона «Воображаемые сообщества» или принять участие в акции «Бессмертный полк». - «Четыре пера»).

Словом, не было бы никакого ответа, если бы…

Если бы не одно обстоятельство.

Надорвавшийся в тылу доцент, каким-то образом ухитрившийся прочитать обо мне у Достоевского, никак не смог остановиться. Он начал писать отклики на… свою же статью. В одном из них он вдруг сообщил, что моя книга нанесла ВГУ моральный и репутационный ущерб. Ту же мысль господин автор попытался развить в посланиях в различные инстанции, в том числе в министерство культуры РФ (в моей книге указано, что она издана на грант организации) и к моему работодателю - ректору ВГУ.

В общем, в какой-то момент мне стало ясно: промолчать не удастся.

***

О советско-германских отношениях в 1939-1941 годы опубликованы тома документов. Во-первых, сохранился архив гитлеровского министерства иностранных дел, который был издан на немецком и английском языках в США в 1948-м (сейчас его можно прочесть и по-русски). Во-вторых, огромный массив документов советского МИДа той поры был рассекречен и опубликован международным фондом «Демократия» более 20 лет назад. Кроме того, извлечены из спецхранов подшивки «Правда» за тот период, и все материалы газеты, посвященные советско-германским связям, отобраны и опубликованы отдельно. Наконец, уже после выхода моей книги в свет воронежский историк В.Ю. Рылов собрал и издал документы из фондов воронежских архивов о том, как наш край готовился к той войне.

Все, повторяю, сегодня находится в свободном доступе: бери, читай, анализируй, если хочешь - спорь (хотя с чем там спорить - не очень понимаю: настолько все очевидно).

Но вот что меня удивляет. Колмаков берется опровергать документальное расследование и пишет статью почти на 40 тыс. знаков, в которой… ни разу не обращается ни к одному (!) из документов.

Ни к од-но-му!

Зато он советует прочесть роман Юлиана Семенова «Третья карта», где «в образной форме даны представления о событиях того тревожного года на территории Польши и Украины».

Не менее доказательна и манера спора, избранная Колмаковым: начинает он со спокойного - «у нас существует либеральный пакет идей о войне», - но постепенно распаляется («вот так исподволь осуществляется дегероизация прошлого») и, наконец, доводит себя до истерики («часть информационной войны… пятая колонна… черты ерничанья и издевательств по отношению к национальным ценностям»). Такая манера ведения спора отличает, вообще-то, представителей воровского мира, где считается, что перепады в настроении должны устрашающе воздействовать на людей из среды не уголовной.

В нашем же случае столь демонстративное использование приблатненного стиля человеком, подписавшим свою статью «философ, преподаватель ВГУ (подпись давала редакция. - «Четыре пера»)», оттеняет весь его патриотический пафос, делая пафос сугубо показным, иногда даже пародийным. Согласитесь, когда читаешь, как в одном месте статьи автор чванливо изрекает, что «интеллигенты и поныне смотрят на свой народ как на чернь», а уже буквально через абзац цинично бросает, что «современный читатель - малограмотный миллениал, для которого что Вторая мировая, что Пуническая война - одно и то же», - чувствуешь, что человек просто прикалывается над всем, о чем пишет. В том числе и над патриотизмом.

Попробую разобраться - почему.

«Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас как жарко!»

В редакции «Воронежского курьера» в середине 90-х часто можно было встретить неразлучную парочку Вадиков: Р-на и Колмакова. Первый из них у нас работал, второй - писал в газету статьи о прогрессивных зарубежных деятелях («лакейски преклонялся перед Западом», как сказал бы он о них сейчас). Парочка, помнится, все время пыталась острить. Была у них даже ключевая фраза-пароль: «Брат Елдырин». Произнесут ее Вадики и сами же - хи-хи-хи… Смешная же фамилия, почти матерная! А если вспомнить рассказ Чехова, в котором такой фамилией обладал туповатый городовой, то вполне можно представить, что помечали так Вадики тугодумов, ретроградов и консерваторов, всячески мешавших происходящим в стране либеральным реформам.

Потом Р-ин уехал в Израиль, а Колмаков остался в Воронеже и стал показным охранителем устоев - вот прямо-таки стопроцентным Елдыриным.

Метаморфозе такой многие удивляются, кажется, до сих пор: как могло случиться, чтобы завзятый либерал при Ельцине Вадик Колмаков вдруг оказался рьяным националистом при Путине?! (Заметим, что переход от либеральных к консервативным взглядам типичен. Ведь молодости свойственен либерализм. - «Четыре пера».)

А вот так и случилось - все ж в жизни течет, все меняется. Или - как он там пишет про меня? «Его чванливая риторика подразумевает, что все могло идти иначе. Может, и могло, но не пошло́».

У самого Колмакова - четыре книжки. Последняя по времени - «Век просвещения», которую он выпустил в прошлом году в серии «Библиотека журфака ВГУ» во имя довольно амбициозной задачи - «максимально объективно отобразить итоги реформирования высшей школы, приводящего скорее к разрушению, чем созиданию».

Заглянув в книгу, практически сразу поймешь, что Колмаков - человек наблюдательный, впечатлительный, но в то же время - не просто циничный, а всегда желающий заполучить из своего цинизма некую эстетическую (а по возможности - и материальную) выгоду. Наблюдений, впечатлений и, естественно, цинизма - в книге присутствует в достаточном количестве.

А начинается она с описания прямо-таки настоящей охоты, которую повествователь с приятелями устраивает на начальственных деток.

«В далеком 2004 году, - сообщает Колмаков, - вступительный экзамен в аспирантуру сдавали дети кого-то из начальства, то ли университетского, то ли городского, теперь не помню. Ребята несли с умным видом околесицу, смотрели на экзаменаторов с вызовом, понимая, что их поддержат. Однако мы поставили им двойки. Разразился скандал... На следующий год, когда в день экзаменов я пришел в отдел аспирантуры, мне было с улыбкой сказано, что я могу отдыхать, экзаменаторов достаточно, спасибо за готовность. Потом, когда сменился ректор, меня снова пригласили, два года я принимал, а после очередных двоек меня окончательно вычеркнули из списка».

Четыре последних слова - очень важны для понимания его поступков. Сдается мне, что самый большой страх по жизни для Вадика Колмакова - быть вычеркнутым из списка, тем более окончательно. Вот и его нелюбовь к начальственным отпрыскам тоже связана с рецидивами страха, который наш герой пережил в молодости.

Когда-то, много-много лет назад, сын заведующего воронежского гороно Бориса Александровича Колмакова, окончив истфак ВГУ, решил слету поступить в аспирантуру Ленинградского университета и… провалился. Причем - с треском. Тогда ему отказали даже в допуске к вступительным экзаменам, поскольку представленный им научный реферат по новой и новейшей истории был оценен на двойку. (Между нами говоря, за прошедшие с тех пор почти 45 лет его мастерство - в кавычках - по части новой и новейшей истории осталось на таком же уровне: попытка рассказать о том, какая вредная моя книжка про 1939 год - тому подтверждение).

Виновной за провал юноши в северной столице была назначена… история. Вадик на нее обиделся. И ушел к истмату.

Если вы думаете, что они почти одно и то же, вы ошибаетесь.

История - наука, а истмат - учение.

История исследует факты и источники, истмат трактует факты и источники с позиции официальной пропаганды. Можно сказать, что истмат является государственно-одобренной версией прошлого.

Не сумев стать ученым-историком, Колмаков решил быть тем, кто берется следить, чтобы историки в своих исследованиях не допускали крамолы. Будем справедливы: учение «Не допускать» Вадик осваивал серьезно и основательно. И не где-нибудь, а в главном вузе страны.

«МГУ для меня был местом, где я почерпнул уйму знаний и впечатлений, местом, определившим мой дальнейший путь в жизни, - вспоминает наш герой в том же «Веке просвещения». - Я поступил в аспирантуру легко. Кандидатские экзамены были у меня сданы, я написал реферат и отправил его, было достаточно, чтобы меня зачислили».

Здесь тоже есть легкое лукавство, поскольку после провала в Ленинграде золотой мальчик из Воронежа решил больше не рисковать и заполучил место в аспирантуре МГУ целевым назначением Минвуза РФ. Как вы понимаете, у Колмакова-сына в те времена такая возможность была.

Тема его кандидатской диссертации уже никакого отношения к науке не имела и была сугубо пропагандистской - «Исторический материализм и историческое познание». Судя по названию, речь там шла о том, как и с помощью каких идеологических форм и приемов можно воздействовать на историческую память.

***

Прервусь ненадолго, чтобы поотвечать на вопросы, которые задает мне в статье Колмаков. А поскольку он считает, что я в своих доводах «исхожу из фальшивой посылки, что СССР и Германия в 1939-м… вместе развязали Вторую мировую» (а я действительно из нее исхожу), то отвечать своему оппоненту буду словами непосредственных участников событий - тех самых, кто, как пишет мой оппонент, «не смирились с обстоятельствами, проявили волю, равной которой не было в веках, и своими действиями начали отсчет времени свободных людей, не желавших покориться нацизму».

Итак, Колмаков интересуется: «Знает ли Дьяков, что до 17 сентября 1939 года граница проходила в нескольких километрах западнее Минска? Понимает ли он, где были бы немцы в октябре 1941-го, если бы граница оставалась на прежнем месте?»

На его вопрос в свое время вполне убедительно ответил генерал армии М.А. Пуркаев, который с августа 1939-го по февраль 1940 года был военным атташе при полпредстве СССР в Германии, а затем последовательно был начальником штабов Белорусского и Киевского Особых военных округов. «На прежней границе, - признавался Пуркаев, - мы имели мощные укрепленные районы, да и непосредственным противником тогда была лишь Польша, которая в одиночку напасть на нас не решилась бы, а в случае ее сговора с Германией установить выход немецких войск к нашей границе не представляло бы труда. Тогда у нас было бы время на отмобилизование и развертывание. Теперь же мы стоим лицом к лицу с Германией, которая может скрытно сосредоточить свои войска для нападения. Нельзя забывать, что немцы захватили в Варшаве документы Генерального штаба польской армии: расположение всех военных объектов в Западной Белоруссии им хорошо известно. И еще одно важное соображение: на территории Западной Белоруссии есть люди, враждебно настроенные к Советской власти. Немецкое командование постарается широко использовать их в разведывательных и диверсионных целях».

Следующий вопрос Колмакова: «Дьяков считает, что Красная армия сражалась против поляков вместе с вермахтом. Но и здесь ложь. Ему неизвестны многочисленные столкновения вермахта и советских войск с потерями с обеих сторон, в частности, около Львова?»

Речь идет о событиях, произошедших в окрестностях Львова 19 сентября. В тот день сводный отряд комбрига Я.С. Шарабурко (кавалерийский полк и 35 танков) вышел к городу, но, неожиданно натолкнувшись на сопротивление польского артполка и потеряв в перестрелке головной танк, отошел к селению Винники. Туда же через пару часов подтянулись и немцы, обходившие Львов с юго-востока. Дело было ночью, видимость была нулевая, поэтому, как докладывал спустя сутки будущий маршал, а тогда - командующий Украинским фронтом командарм 1-го ранга С.К. Тимошенко, «посланные две наши бронемашины из Львова по другой дороге навстречу нашим войскам внезапно подверглись артиллерийскому обстрелу. Наши подумали, что стреляют польские войска, и огнем 45-мм пушек и пулеметов подбили две противотанковые пушки… Наши две бронемашины с их славными экипажами дрались до последнего момента и сгорели». Насколько я понимаю, именно данный факт, когда советские войска приняли войска вермахта за польские отряды, и лег в основу утверждения Колмакова о «многочисленных столкновениях вермахта и советских войск около Львова». О других столкновениях, боюсь, кроме моего оппонента не известно никому.

И еще такой вопрос. «В 1939 году на оборону было ассигновано 40 млрд рублей (25,6% бюджета), в 1940-м - 56 миллиардов (32,6%), в 1941-м - 71 миллиард (43,44%). Теперь зададим вопрос: устояли бы мы в 1941-м без такого военного бюджета?» - интересуется Колмаков, видимо, предполагая, что вопрос - риторический. А вот и нет!

Есть кому ответить и на него. К примеру, члену политбюро, в тот период - наркому внешней торговли А.И. Микояну: «Так получилось, что после поездки Молотова в Берлин не только не было сделано выводов о необходимости готовить страну к скорому неизбежному столкновению с гитлеровской Германией, но, наоборот, был сделан вывод о возможности дальнейшего развития советско-германского сотрудничества… Было потеряно драгоценное время между поездкой Молотова в Берлин в ноябре 1940-го и июнем 1941 года».

Как видите, высокопоставленный источник убежден, что военный бюджет наращивали исключительно с целью дальнейшего развития сотрудничества с Гитлером. О том, для чего СССР нужно было такое сотрудничество, читаем у других участников тех событий:

«Политика советского государства заключается в том, чтобы в любое время расширять, когда представится возможным, позиции социализма. Из такой политики мы исходили за истекший (то есть 1939-й. - авт.) год, она дала расширение социалистических территорий Советского Союза. Такова будет наша политика и впредь». (А.А. Жданов, член политбюро).

«В случае возникновения войны Красная армия должна перенести военные действия на территорию противника, выполнить свои интернациональные обязанности и умножить число советских республик». (Л.З. Мехлис, начальник Политуправления РККА, армейский комиссар 1-го ранга).

И еще. Примечательно, что накануне Второй мировой войны гитлеровская Германия имела 3195 танков. Сталинский Советский Союз - более 21 тысячи. Колмаков спрашивает: устоял бы СССР в 1941-м году без дальнейшего наращивания военной мощи, хотя любопытнее было бы поразмыслить - а устоял бы Гитлер в 1939-м, если бы Красная армия, войдя в Польшу, со всей мощью семикратного почти военного превосходства ударила бы по отрядам вермахта.

«Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто... Знобит»

Примечательно, что сторонником советско-германского пакта Колмаков был не всегда. В книге «Три века истории в лицах» (1996), одним из авторов которой он значится, читаем: «23 августа произошло то, чего никто ни ожидал: антифашистский Советский Союз и антибольшевистская Германия заключили пакт о ненападении сроком на десять лет. В секретном протоколе к нему они очертили границы своих территориальных интересов и превратили Польшу и страны Балтики в объект своей добычи. Пакт означал смертный приговор Польше как независимому государству. 1 сентября гитлеровские войска вошли в Польшу, советские - в ее восточные районы… Договоры 1939 года с Германией закрепляли союз двух диктаторов».

То есть все-таки союзники! А то теперь Колмаков пишет мне: «СССР не был союзником Германии, как вы утверждаете, и поэтому ваше высказывание «тот союз действительно был полным» лишено всякого смысла».

Кстати, в той же книжке 1996 года читаем про Сталина: он «был творцом самой страшной и самой безжалостной тоталитарной системы. Его власть, помноженная на технические возможности, которые не снились египетским фараонам, унесла миллионы жизней. Можно сказать, что миллионы - цена сопротивления общества коммунистическому насилию. Сталинская практика, основанная на идеях Ленина, исковеркала страну настолько, что можно говорить о социальной мутации, преодолевать которую общество обречено еще долгие годы».

Сегодня, ясный пень, Колмаков утверждает вещи, прямо противоположные. «Либералы ненавидят Сталина - а пусть попробуют ответить на вопрос, сумел бы либерал и демократ вроде Явлинского победить Гитлера?» - политиканствует он в «Веке просвещения».

Впрочем, есть в той старой колмаковской книжке персонаж, к которому за прошедшие годы автор стал ближе. А именно - Гитлер. 23 года назад, анализируя программную для нацистов книгу фюрера «Моя борьба», Колмаков утверждал: «Термин «общность народа», псевдонаучное расовое учение и крайний национализм сочетались в ней с выражением ненависти к либерализму, парламентаризму, большевизму, капитализму и индивидуализму… В сочинении налицо сплав расизма с гитлеровским пониманием национализма… По Гитлеру, между арийцами и менее ценными расами ведется постоянная борьба за существование, в которой слабые в силу закона естественного отбора должны погибнуть так же, как бывает в животном мире».

А теперь сравните прочитанное с тем, что пишет Колмаков сегодня: «Понятно, что, подписывая договор, СССР заботился о своих интересах, а не интересах Польши или Прибалтики. Да, он резко изменил судьбу Прибалтики и Польши, но было бы странно, если бы мы руководствовались их интересами в ущерб своим». Пока здесь не плагиат, но, как говорится, позиции авторов неуклонно сближаются.

Книга «Три века истории в лицах» была написана Колмаковым в соавторстве с профессором В.А. Артемовым, который в 90-е был одной из ярких фигур в ВГУ.

Сыну военного летчика-фронтовика, Виктору Александровичу Артемову в жизни довелось и учиться в МГИМО, и играть в джаз-оркестре, и, наконец, стать, пожалуй, лучшим в наших краях специалистом по истории европейской интеграции. 90-е годы были его временем. Профессор Артемов писал статьи для местных газет, выпускал книги, готовил почву для открытия в университете нового современного факультета - международных отношений. Где был Артемов - там был успех, что понимали многие, поэтому к Виктору Александровичу тянулись: кто-то - искренне, кто-то - из карьерных соображений.

Когда рядом с Артемовым появился Колмаков, все выглядело как само собой разумеющееся: союз профессора-западника и пропагандиста-либерала сулил интересные открытия. В 1996 году на обложке своего совместного труда они обозначили - «Книга I». Помню, сами тогда шутили: мол, три последних века оставили в мировой истории столько интересных фигур, что труд сей можно продолжать до бесконечности.

Оказалось - нельзя.

Никаких томов их творческий союз больше на свет не произвел. Разошлись авторы так далеко, что, сдается мне, если бы Колмаков сегодня перечитал то сочинение, он тут же написал бы сам на себя доносы и в министерство культуры, и ректору, и во все те инстанции, куда он просигналил о моей подрывной книге.

«Слово «дружба» употреблялось в предвоенной дипломатии часто, и означало все - кроме дружбы в привычном нам смысле слова, - пишет сегодня изменивший(ся) Колмаков. - И Москва, и Берлин играли в прагматическую игру, в которой подобные слова являлись мелизмами, имевшими цель замаскировать политику понятиями, заимствованными из сферы морали».

Конечно, в основе его утверждения лежит неприкрытый цинизм, но ведь подобный признак всегда являлся родовым для консерваторов. Просто потому, что в основе любого консервативного мировоззрения лежит заниженное представление о человеке, неверие в его силы, в его возможности и, как следствие, недоверие к свободе, постоянное желание свободу ограничивать. Оттого все консерваторы такие мизантропы, убежденные, что иначе, как с помощью палки, с нами, людишками, - никак нельзя, другого обращения мы просто не заслуживаем… (Здесь с Дмитрием Дьяковым трудно согласиться. Единственная русская националистическая партия в современной России, Национально-демократическая, будучи консервативной, разделяет ценности и свободы, и демократии, и такие категории, как права человека. А консерватизм никоим образом не противоречит идеалам свободы. Свобода и традиция вполне совместимы. - «Четыре пера».)

Путь из либералов в консерваторы для Колмакова не был ни мучительным, ни тяжелым. Он просто переменил убеждения, как человек меняет костюмы: вчера еще юноша, обдумывающий житье, готов был делать жизнь с профессора-западника, а уже на утро место его кумира занял человек, имя которого он в буквальном смысле извлек из архивной пыли.

«Я занимался разысканиями о своем прадеде по материнской линии, - рассказывает в одной из книг Колмаков. - В архивном деле я наткнулся на письмо его брата Дмитрия. Оно было послано из Минска в 1909 году и подписано: Дм. Скрынченко, преподаватель Минской Духовной семинарии. До тех пор я не знал, что у моего прадеда был брат. Начавшиеся поиски оказались успешными».

Все, что произошло потом, - за гранью разумного. Здесь уже территория мистики. Колмаков, похоже, настолько очаровался фигурой своего дяди-прадеда («теоретика русского консерватизма из второго эшелона» - как он сам его представляет в одной из книг), что, пожалуй, всерьез убедил себя, что русский национализм - их такая семейная забава. А коли так, то он, доцент Вадим Колмаков, прямо-таки обязан встать в строй националистов. Вслед за своим обретенным пращуром. В третий эшелон теоретиков русского консерватизма. И вот с теоретических задворок Колмаков начал выволакивать на свет Божий все темные желания, пороки и страхи, что присущи фанатику-националисту.

Такому, как его дядя-прадед, который оказался не просто идеологом архаики, а идеологом дикости. Суть патриотизма дядя-прадед определял незамысловатой формулой «Россия для русских» (в полном варианте формула звучит так: «Россия для русских и всех населяющих ее народов, без перекосов в сторону национальных меньшинств». - «Четыре пера»). Причем он даже пытался выдать ее за христианские заповеди. «Из евангельского учения, - писал Скрынченко, - ясно следует, что иное положение противно христианскому чувству. Иисус Христос заповедал ученикам Своим идти прежде всего к погибшим овцам дома Израилева, а потом уже к другим народам; иначе говоря: принцип национализма не только не чужд, но и прямо требуется смыслом евангелия».

Кстати, в двухтомнике публицистики Скрынченко, которые Колмаков издал десять лет назад, здесь одно из немногих упоминаний о Христе, которого в текстах консерваторов - почти нет. Иное дело - церковь. Упоминание о ней обильно разбросано по всей книге. Оно и понятно: церковь - все, Бог - ничто. Вот и Колмаков, вслед за дядей-прадедом, пытается отметиться на том же поприще. «Церковь, - пишет он в «Веке просвещения», - остается единственным институтом в обществе, которая каждый день говорит о том, что такое хорошо и что такое плохо… И школа, и университет - учреждения по оказанию образовательных услуг. Говорит только церковь».

Недаром, признается Колмаков в другой книге, именно «пасторское покровительство всегда придавало мне творческие импульсы». Правда, пасторские импульсы почему-то зачастую вызывают у Колмакова воинственную агрессию. Вот и в статье о моем документальном расследовании он в выражениях не стесняется: «Опус Дьякова - часть информационной войны, которую, с одной стороны, ведет против нас Запад, а с другой - пятая колонна, которая является частью правящего класса и близкого ему сообщества публично говорящих и пишущих людей, несущих родовые черты советской интеллигенции в виде холуйства перед сильными мира сего и одновременно ерничанья и издевательств по отношению к национальным ценностям». И т.д., и т.п.

Думаю, что говорить сегодня Вадиму Борисовичу Колмакову слово «остановитесь» - бессмысленно. Он уже не сможет, пока не опустится до дна окончательной деградации.

Он, кажется, даже наслаждается падением.

Вот только очень хочется, чтобы дно он почувствовал при жизни, чтобы у него осталось время разобраться в том, что же с ним произошло. Разобраться самому. Без нависающей и давящей тени агрессивно-православного дяди-прадеда.

Может быть, тогда и придет понимание - как жить в нашем мире без ужаса, без трепета и без праведного гнева…

…А про короткий роман с Гитлером в 1939-м больше всего в СССР вспоминал, пожалуй, Сталин. В поздравительной телеграмме новым немецким вождям Пику и Гротеволю от 13 октября 1949 года по случаю образования Германской Демократической Республики он писал: «Опыт последней войны показал, что наибольшие жертвы в войне понесли германский и советский народы, что два народа обладают наибольшими потенциями в Европе для свершения больших акций мирового значения».

О том, что в действительности имел в виду вождь народов, говоря о «свершении больших акций мирового значения», поведала его дочь: «Он не угадал и не предвидел, что пакт 1939 года, который он считал своей большой хитростью, будет нарушен еще более хитрым противником. Именно поэтому он был в такой депрессии в самом начале войны. Налицо был его огромный политический просчет: «Эх, с немцами мы были бы непобедимы», - повторял он, уже когда война была окончена»…

P.S. Я, кажется, забыл упомянуть, что чеховский рассказ, в котором действует городовой по фамилии Елдырин и цитаты из которого использованы в моих заметках в качестве подзаголовков, - называется «Хамелеон».

Вместо послесловия

Врио директора департамента регионального развития и приоритетных проектов министерства культуры РФ Ж.В. Алексеевой

Уважаемая Жанна Владимировна, здравствуйте!

В ответ на просьбу разъяснить ситуацию, содержащуюся в вашем письме № 3183-13-11 от 6.09.2019 г., сообщаю:

1. В начале октября 2014 года воронежское отделение Союза российских писателей получило по почте письмо из Секретариата СРП (г. Москва) с предложением о выдвижении на государственные стипендии в 2015 году региональных авторов.

2. 24 октября 2014 года на общем собрании воронежского отделения Союза российских писателей было решено выдвинуть на получение государственной стипендии в 2015 году - меня, Дьякова Д.С.

3. 16 ноября 2014 года я отправил в Секретариат СРП (г. Москва) соответствующую анкету соискателя.

4. Моя заявка была рассмотрена и, в соответствии с Соглашением 240-01-41 02-15 от 01.06.2015, государственная стипендия за 2015 год была перечислена мне 22 июля 2015 г.

5. 3 декабря 2015 года воронежское региональное отделение Союза российских писателей получило письмо первого секретаря правления Союза российских писателей С.В. Василенко, в котором сообщается, что изданные на стипендию книги должны в обязательном порядке содержать надпись «Книга издана при поддержке Союза российских писателей, на грант министерства культуры РФ».

Все вышеперечисленные требования мною были соблюдены.

Необходимо отметить, что моя книга - не является в данном смысле исключением. Книги членов СРП, издаваемые на указанную стипендию (грант), регулярно выходят как в нашем Издательском доме ВГУ, так и в других издательствах Воронежа, а также иных регионов России. До 2017 года издания сопровождались пометкой «Книга издана при поддержке Союза российских писателей, на грант министерства культуры РФ», с 2017-го (насколько я знаю, по просьбе министерства культуры) фраза была заменена, и на авантитуле стало указываться: «Книга издана при финансовой поддержке министерства культуры Российской Федерации и техническом содействии Союза российских писателей».

Как видите, и здесь нами были соблюдены все требования и пожелания. Поэтому я очень удивился, узнав о вашем недоумении по поводу сложившейся ситуации.

Рискну предположить, что стипендиями, выделяемыми Союзу российских писателей на поддержку региональной литературы, занимались сотрудники другого департамента министерства культуры - того, который работает с творческими союзами, а не с регионами напрямую. О чем вы могли и не знать.

Поэтому когда из Воронежа в министерство культуры пришло письмо с возмущением по поводу финансирования Минкультом моей книги, вы ответили в объеме информации, которой располагали на тот момент в департаменте регионального развития. Автор письма (некто В.Б. Колмаков) - человек достаточно завистливый и скандальный - теперь, опираясь на ответ из министерства культуры, пытается публично обвинить меня в подлоге. Свои измышления по данному поводу он направляет ректору ВГУ, в администрацию Воронежской области и иные инстанции, размещает в сети.

Согласитесь, совместные проекты творческих союзов и министерства культуры осуществляются не для того, чтобы способствовать развитию доносительства в России.

Надеюсь, что совместными усилиями мы устраним возникшую неловкую ситуацию и вместе реализуем еще немало славных проектов.

С уважением, Д.С. Дьяков, член Союза российских писателей, директор Издательского дома ВГУ.

Смердяков на свою голову. Воронежский философ Вадим Колмаков о книге оригинального публициста Дмитрия Дьякова

Смердяков на свою голову-2. Воронежский философ Вадим Колмаков о книге оригинального публициста Дмитрия Дьякова