Смердяков на свою голову. Воронежский философ Вадим Колмаков о книге оригинального публициста Дмитрия Дьякова

В 2020 году грядет юбилей - 75 лет Великой Победы. К празднику готовятся не только те, для кого он является праздником со слезами на глазах, но и те, кто стремится принизить значение Великой Отечественной войны, представить ее как цепь ошибок и преступлений, за которые заплачена непомерная цена. Они хотят развенчать великий подвиг и изобразить СССР в качестве агрессора.

У нас существует так называемый либеральный пакет идей о войне, составные части которого неплохо известны. Вторую мировую войну начал Сталин, Советский Союз готовил нападение на Германию, но Гитлер опередил его, фашизм и социализм - родственные варианты тоталитаризма, немцев завалили трупами, русские - рабы и свиньи, агрессоры и оккупанты, они должны платить и каяться. Либеральный пакет вытаскивают время от времени, но не для того, чтобы убедиться в его лживости, а чтобы вновь продемонстрировать неприятие нашей Победы.

Один из тезисов либерального пакета сводится к тому, что войну мы едва ли выиграли, а в моральном плане так и проиграли. Он обыгрывается, в частности, в рассказе известного со времен перестройки писателя С. Каледина «Почему проиграли войну». В книге с тем же названием Каледин вспоминает, как в Гарварде он встретился с бывшим советским историком А. Некричем, автором нашумевшей в СССР в начале 60-х годов книжки «1941, 22 июня». В разговоре Некрич снисходительно заметил ему: «Если в двух словах: как умудрился Гитлер при всех козырях проиграть? Да и мы ведь не особо выиграли».

Слова Некрича стали основой для написания рассказа, в котором Каледин ведет неспешный диалог с человеком, воевавшим в Афганистане и не слишком разбирающимся в истории и политике. Каледин ему замечает: «Войну-то мы начали наступательную, не оборонительную. И не в 41-м, а в 39-м по осени». В рассказе Каледин соглашается: да, выиграли, но вопреки Сталину-душегубу. Ему как еврею стыдно за русских, хотя справедливости ради следует сказать, что ему стыдно и за евреев, о чем весьма откровенно говорится в его повести. Но скорее даже не столько стыдно, сколько он преисполнен иронией, для которой нет ничего святого.

В повести «Тахана мерказит» Каледин приводит слова русского, волею судеб попавшего в Израиль и вспоминающего войну: «А вообще у нас немцы (занявшие село. - авт.) были люди, как люди. Матушка моя, если б грамотная была, ушла бы с ними. У нас много с немцами ушло…»

В контексте столь грамотно оформленных слов лежит мысль, которая не высказывается, но подразумевается: уж лучше бы мы проиграли! А то выиграли, а потом снова жили при социализме. В основе подобной позиции лежит неприятие того исторического пути, по которому шла страна, неприятие прошлого, которое, хотим мы того или нет, в течение длительного времени было связано с социализмом.

А вот книга, не так давно изданная в Воронеже, - опус Д. Дьякова, ныне знатного издателя. Он возглавляет издательский центр ВГУ, а в прошлом был главным директором «Воронежского курьера» и директором областной типографии имени Е.А. Болховитинова. Будучи издателем, Дьяков решил издать самого себя, благо под рукой - издательский центр. Подобно напоминающему о себе время от времени оригинальному куплетисту Диме Быкову, напомнил о себе и оригинальный публицист Дима Дьяков.

Название его книги - «На свою голову. Документальное повествование» - говорит само за себя. Выражение «на свою голову» значит делать что-либо во вред, в ущерб себе. Он имеет ввиду, что стремление в 1939 году подготовиться к войне в максимально сжатые сроки, мобилизовать производство и людей, нацелить их на работу для защиты Родины ничего кроме вреда Воронежу и стране в целом не принесло. Такова позиция Дьякова.

Приосмотримся к обложке. Хотя автор композиции не указан, рискну предположить, что перед нами - творение самого оригинального публициста, изображающее жителей Воронежа. Обрамление обложки, конечно, черного цвета, а на располагающейся наискось фотографии - пионеры в противогазах с пулеметом и красными знаменами. Безликая (в полном смысле слова) масса, легко подчиняющаяся приказу. Именно так автор книги и представляет Воронеж и его жителей осенью 1939 году. Интересно, что издана она при поддержке Союза российских писателей и на грант министерства культуры РФ.

К теме поддержке и гранта мы вернемся, а сейчас - о содержании.

Во вступительном слове Дьяков приводит несколько цитат из советских стихов и прозы 1939 года, авторы которых, как ему мнится, ликуют по поводу вхождения Красной армии в Польшу. От их строк, как он пишет, ему становится жутко. Почему же? А потому, что в них прославляется агрессия, а народ «зазывают в поход на чужие земли». Потому что Красная армия - армия захватчиков. Здесь для оригинального публициста, как он пишет, «есть что-то психически неестественное… и невыносимое». Ведь книга Дьякова повествует о том, «как упорно и долго зазывали войну в Воронеж». Ему кажется, что современное общество стало забывать о цене войны, и он возвышает свой голос против опасности заразиться новой войной. Интересно узнать, что имеется ввиду. Гражданская война на Украине? Сирия? А может быть, Венесуэла?

Задача, которую ставит в книге Дьяков, заключается в том, чтобы показать, что СССР - погрязшая в милитаризме страна-агрессор, он виновен в начале Второй мировой войны, а договор 1939 года - зло, сговор большевизма и фашизма, которые одного поля ягоды. Он исходит из фальшивой посылки, что СССР и Германия в 1939-м были союзниками, так как подписали пакт Молотова-Риббентропа и вместе развязали Вторую мировую.

Оценивая договор, Дьяков ссылается на интервью, которое эстонские журналисты взяли у потомков тех, кто подписывал его 23 августа 1939 года. Внук Риббентропа извиняется и говорит о прошедшей войне как о трагедии. Внук Молотова неисправим - подтверждает целесообразность договора 1939 года, потому что он, в отличие от внука фашистского преступника, ничего не переосмыслил. Разумеется, Дьяков на стороне эстонских журналистов, ведь бедная Эстония была оккупирована Советами и надолго утратила свободу. Цитируя одновременно внука Молотова и внука Риббентропа, оригинальный публицист тем самым дает знать, что он максимально объективен, благодаря чему он овладел истинами, другим, необъективным, недоступными, следовательно, он стоит вне ценностей и идеологий, которым подвержены остальные. Трудно придумать что-либо более наивное.

Первое повествование носит название «Прыжок в бездну. Как Воронеж попал во Вторую мировую войну». Нас сразу же приглашают ужаснуться тому, что происходило в городе в 1939 году. Оказывается, «в ночь с 6 на 7 сентября все города и села Советского Союза были тайно переведены на военное положение».

Если перевести дьяковские словеса на язык фактов, то вырисовывается следующее. В самом начале сентября 1939 года в СССР был принят закон «О всеобщей воинской обязанности», в соответствии с которым началась скрытая мобилизация. Официально она называлась «Большие учебные сборы». Известный российский историк М.И. Мельтюхов констатирует: «Была скрытая мобилизация, но никак не военное положение». До конца декабря 1939 года было призвано 1076 тыс. человек, в результате чего состав Красной армии возрос до 5289 тысяч.

Оригинальный публицист нагнетает напряженность повествования, убеждая читателя, что резкое увеличение армии есть главный признак агрессивности СССР и показатель его намерений атаковать мирную Польшу. Однако 29 сентября началось сокращение армии, и к 25 ноября было уволено 1412 тыс. человек. Они включали в себя и те 311 тысяч, чья демобилизация была задержана в начале сентября. Но о фактах Дьяков скромно умалчивает. Не может агрессор сокращать армию.

Ложным являются сведения Дьякова о том, что сборы были объявлены по всей стране, на самом деле они прошли в семи военных округах, что давно известно. В целом мобилизационные действия были реакцией на позицию Запада, не желавшего договариваться, и Германии, действия которой после вторжения в Польшу советским руководством расценивались как непредсказуемые и потому потенциально опасные. И в советском руководстве, и в общественном мнении того времени угроза войны с Германией была одним из наиболее значимых элементов. Вот что писал К. Симонов в комментариях к своим мыслям о предвоенном времени: «Война справедливо рисовалась нам тогда как нечто неизбежное, хотя и вынужденное».

С плохо скрываемым высокомерием Дьяков описывает ход скрытой мобилизации в Воронежской области. Конечно, совершались ошибки, было много неразберихи, но главное, как считает оригинальный публицист, - поведение партработников, которое было близко к истерике. Подкрепляется его тезис четырьмя фактами - кто-то запаниковал, кто-то осознал, что не годится, и попросил снять его с должности, где-то закрыли райком, а кто-то попытался получить бронь и не призываться - понятно, что не все люди обладают волей и мужеством. Далее приводятся антисоветские высказывания нескольких людей о том, что они не хотят или не будут воевать в случае войны. И такое бывало. Ну и что отсюда следует?

Далее он рассказывает о размещении в Воронеже 315-го стрелкового полка. Помещения для личного состава не хватало, солдаты жили скученно, тесно. Поэтому некоторое служилые стали проявлять недовольство. И сразу же напрашивается вывод: советская власть постоянно издевалась над людьми. И ни слова о том, надолго ли был размещен полк, как решили проблему нехватки помещений. 

Автор добавляет, что, поскольку из Воронежской области призывались в основном малограмотные, военная служба в их глазах не была привлекательной. Некоторые солдаты и офицеры пьянствуют, от самолета в учебном полете отцепилась бомба, есть раненые, в части обнаружился симулянт, другой солдат пытался бежать. Рядовые недоедают, а нехватку овощей для армии власти возместили сокращением фондов внутриобластной торговли. Таким образом, по мнению оригинального публициста, в расквартированной в Воронеже части ничего хорошего не случается. 

А затем Дьяков куражится по поводу кавалерии, которая зависела от поставок лошадей. Здесь он также не обнаружил ничего положительного. С лошадьми обращаются небрежно, отчего высок падеж животных. Словом, за что бы ни брались в Воронежской области, все тут же шло прахом.

Конечно, воронежская промышленность участвовала в производстве вооружений, что, по мысли оригинального публициста, находится просто за гранью понимания потому, что и здесь по определению не может быть никаких успехов. Дьяков исходит из посылки, что «вся экономика страны работала ради создания гигантской военной машины для покорения мира». Прочитав его сентенции с осуждением советского военного бюджета, нельзя не спросить: есть ли у Дьякова здравый смысл? Да, армия вооружалась, оружие модернизировалось, и в преддверии войны, которую в перспективе ожидали, было решено увеличить военный бюджет. В 1939 году на оборону было ассигновано 40 млрд рублей (25,6% бюджета), в 1940-м - 56 миллиардов (32,6%), в 1941-м - 71 миллиард (43,44%). 

Теперь зададим вопрос: устояли бы мы в 1941-м без такого военного бюджета? Ответ очевиден. Но в таком случае можно полагать, что Дьякову искренне хочется, чтобы СССР войну Германии проиграл, или, говоря словами Смердякова, чтобы «умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с».

Досталось в книге Дьякова и Воронежу, потому что город сам виноват в том, что накликал на себя беду. И все разрушения, что нанесла война городу, есть, по его мнению, не что иное как плата за «военно-пропагандистский угар 1939 года». Не надо было поддаваться лживой сталинской пропаганде, глядишь, жили бы себе припеваючи. А все потому, как сообщил в одном интервью почти двадцать лет назад Дьяков, что советская власть придала городу «ауру казарменного поселения». Может, кто-то сумеет объяснить, что значит его выражение?

Широкие обобщения, которые небрежно делает Дьяков, выдают примитивную логическую ошибку, которая вытекает из закона достаточного основания, видимо, оригинальному публицисту незнакомого. Давно известно, что суждение может считаться истинным только в том случае, если имеются достаточные основания его истинности. Но здесь мелочи по сравнению с величием замысла, которое демонстрирует оригинальный публицист.

Договор 1939 года с Германией о ненападении до сих пор не дает покоя многим, и Дьяков постоянно напоминает о нем как о преступлении. Подобных взглядов Дьяков придерживается давно. Десять лет назад, в августе 2009 года, он опубликовал в подконтрольном ему «Воронежском курьере» статью «Крепкий большевик с большой энергией», в которой высказывались те же идеи, что и ныне. 

Тогда я написал Дьякову письмо, цитаты из которого привожу ниже: «Пакт Молотова-Риббентропа был не лучше, но и не хуже Мюнхенского сговора, но СССР не был союзником Германии, как вы утверждаете, и поэтому ваше высказывание «тот союз действительно был полным» лишено всякого смысла. В контексте вашей статьи явственно просматривается идея аморальности данной акции Красной армии. Можно, конечно, и так трактовать, однако государства во взаимоотношениях (то есть политике) руководствуются не принципами морали, а интересами.

Понимаю, что вам жалко Польшу (вечно она страдала от варваров с Востока), но правительство СССР в 1939 году стремилось защитить интересы не Польши, а Советского Союза. Быть может, по-вашему, тогдашнее правительство должно было пренебречь интересами своей страны и озаботиться интересами Польши? Да еще при том, что политика тогдашнего польского руководства была явно антисоветской и уж никак не союзнической по отношению к России? В конкретных условиях лета 1939 года подписание пакта Молотова-Риббентропа было правильным шагом (не без негативных последствий, естественно). И нечего нам его стыдиться».

Истоки взглядов Дьякова опираются на идеи немецкого социолога Ханны Арендт, которая не видела различий между право- и левототалитарными режимами, ставя знак равенства между фашизмом и большевизмом. Понятно, что не видит различий и Дьяков, он пишет, что большевизм и фашизм идейно соприродны. Главным доказательством единства фашизма и советского социализма Дьяков считает совместный парад в Бресте 22 сентября 1939 года, который он называет позором. Поэтому и стремится представить парад как символ дружественных и даже союзных отношений СССР и Германии. 

Налицо еще одна ложь, на которую горазд оригинальный публицист. В то время отношения СССР и Германии не были ни дружественными, ни союзными. В тот день немецкие части покидали Брест, отходивший к СССР. Они действительно прошли мимо трибуны, на которой стояли Г. Гудериан и С. Кривошеин. Вслед за немцами прошли советские части, вступавшие в город. Да, событие было знаковым, и оно обозначало только одно: Брест возвращается в Белоруссию.

Предвижу возражение Дьякова. Как же, скажет он, а договор о дружбе и границах от 28 сентября 1939 года? После того как Англия и Франция объявили Германии войну, но реально войны не начинали, Берлин старался перетянуть Москву на свою сторону. А Москва стремилась переиграть немцев, чтобы выиграть время перед возможным столкновением. Слово «дружба» употреблялось в предвоенной дипломатии часто, и означало все - кроме дружбы в привычном нам смысле слова. И Москва, и Берлин играли в прагматическую игру, в которой подобные слова являлись мелизмами, имевшими цель замаскировать политику понятиями, заимствованными из сферы морали. 

Непонимание ситуации говорит либо о глубокой неискушенности, либо об обыкновенном лукавстве. Но оригинальный публицист потому и оригинален, что все время предъявляет политике моральные требования, что выглядит, конечно, по-детски наивно.

Поскольку уже как минимум десять лет оригинальный публицист продолжает твердить одно и то же, прикрываясь обыкновенным враньем, построенным на банальном незнании, суммирую кратко те обстоятельства и причины, что привели к подписанию пресловутого советско-германского договора. В 1939 году Германия являлась реальным источником опасности в Европе, и до конца никому не было понятно, куда она направит свой удар. Не стоит забывать, что совокупный Запад в то время проводил политику умиротворения Германии, в основе которой лежало желание столкнуть Германию с СССР.

Поэтому активность советского руководства была направлена на то, чтобы договориться с Западом, прежде всего с Англией и Францией. Летом они согласились на переговоры, которые начались в Москве, но 21 августа переговоры завершились, так как выяснилось, что англо-французская делегация не имеет полномочий. Поэтому в тот же день Москва достигла договоренности с Берлином о проведении переговоров. Можно полагать, что предпочтительнее было бы договориться с ведущими европейскими державами, но, так как те не захотели, оставалось договариваться с Германией, чтобы не втянуться с нею в новый конфликт. Понятно, что, подписывая договор, СССР заботился о своих интересах, а не интересах Польши или Прибалтики. Да, он резко изменил судьбу Прибалтики и Польши, но было бы странно, если бы мы руководствовались их интересами в ущерб своим. Напомню, что еще в начале апреля 1938 года Москва уведомила Лондон как основного игрока европейской политики, что «мы считаем себя ничем не связанными и будем поступать сообразно своим интересам».

Договор дал возможность сохранить мир до июня 1941 года, поэтому можно полагать, что без него не было бы Победы. Кроме того, подписание договора повлияло на выбор Японией направления стратегического удара - японцы повернули на юг, отложив нападение на СССР. Советско-германский пакт вернул земли с населением 23 млн человек. Что касается изменения границ, позволю себе сослаться на Уинстона Черчилля, который в книге «Вторая мировая война» писал: «Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции немецких армий». 

Знает ли Дьяков, что до 17 сентября 1939 года граница проходила в нескольких километрах западнее Минска? Понимает ли он, где были бы немцы в октябре 1941-го, если бы граница оставалась на прежнем месте? Поэтому в условиях 1939 года договор был лучшим решением из всех возможных.

Окончание следует