Национальная идентичность на Украине: история и политика

Мне не раз приходилось обращаться к теме национальных идентичностей в Восточной Европе. Есть причины к ней вернуться.

Во-первых, пора начать серьезное обсуждение вопроса, какое влияние на процессы формирования идентичностей на Украине и в России оказывают и окажут события, развивающиеся после 24 февраля 2022 года. А влияние, конечно, будет очень значительным. Во-вторых, нужно переосмыслить некоторые тезисы, касающиеся предыдущих этапов сложных и длительных, можно сказать - нескончаемых, процессов. Как всегда бывает в ходе открытых военных конфликтов, информационная война разрушает или как минимум резко сокращает пространство для нюансированных суждений и оценок. А именно такие суждения и такое пространство нужно отстаивать во что бы то ни стало.

Идея одного народа

В 70-е годы XVII века, вскоре после того, как левый берег Днепра перешел под контроль Московского царства после восстания Богдана Хмельницкого и войны с Речью Посполитой, в Печерской лавре в Киеве был составлен «Синопсис». Книга в течение полутора веков, вплоть до начала XIX века, оставалась главным историческим сочинением для русской читающей публики. Ее составители писали о едином славено-российском народе, частью которого были и малороссы, и великороссы. Сами термины «Малая Русь» и «Великая Русь», как и термины «Малая Польша» и «Великая Польша», обозначали малую - в смысле изначальную - и великую - в смысле расширенную - часть. То есть если между понятиями и была какая-то иерархия, то малая как изначальная стояла выше.

Тезис о едином славено-российском народе отражал прежде всего собственные интересы сочинителей, потому что и представителям церковной иерархии, и казацкой старшине надо было вписываться в соответствующие структуры Московского царства и потом - Петровской империи. И вписываться в качестве представителей одного народа было, конечно, удобнее. Церковникам удалось быстрее, уже где-то в середине XVIII века они составляли примерно половину высшего уровня клира Московской патриархии. У казачьей старшины тот же процесс занял больше времени. Они помнили про прежние вольности Гетманщины, но никто не взбунтовался против ее отмены Екатериной II. Традиционалистская региональная идентичность казачьей элиты и в XVIII-м, и в XIX веках была очень далека от будущей украинской национальной идентичности и заведомо не содержала в себе чувства украинской национальной солидарности с крестьянами-гречкосеями.

Московскому царству XVII века нарратив православного единства служил козырем в большой игре, начинавшейся в регионе. Конечно, не всем здесь нравилась идея единого народа. Если ты сидишь в Москве как церковный иерарх, а тебе навязывают выходцев из Киево-Могилянской академии (в качестве более образованных), ты будешь сопротивляться. И будешь помнить, кто помогал Петру упразднить патриаршество, ведь местоблюстителем патриаршего престола являлся Стефан Яворский - уроженец Львовщины, а другой видный приближенный Петра Феофан Прокопович был выпускником Киево-Могилянской академии. Если ты российский дворянин, тебе лишних не надо. Тем более что, с точки зрения русского дворянина, который «в книгах записан», казацкая старшина - не ровня, потому что почти ни у кого из них нет документов, и в Речи Посполитой статуса шляхты им не дали. Екатерина II совершенно сознательно допустила массовую подделку бумаг казачьей старшиной, чтобы более 20 тысяч ее представителей в конце XVIII - начале XIX веков смогли обрести статус потомственного дворянства. А старшина, глядя, как Россия громит Османскую империю и делит Речь Посполитую, какие права получило дворянство по «Жалованной грамоте», искренне анафемствовала Мазепу в церквах и уже не сомневалась, кому из больших игроков следует быть лояльным.

Так началось длинное обсуждение того, единый или не единый народ велико- и малороссы.

Ему почти три с половиной века, в нем участвовали и участвуют разные силы с разными интересами, и смысл того, что они вкладывают в тезис о едином или не едином народе/народах, все время меняется.

В XIX веке концепцию единого народа начали активно обсуждать в тот момент, когда элиты империи пришли к выводу, что идея нации, как она сформулирована аббатом де Сийесом в эпоху Французской революции, слишком сильна, чтобы ее можно было игнорировать. Череда событий - от наполеоновских войн, когда националистические подходы были впервые использованы для мобилизации сопротивления вторжению врага, до польского восстания 1830-1831 годов, когда Сейм от имени нации лишил Николая I польской короны, свидетельствовала о силе идеи слишком убедительно. Уже декабристы в «Русской правде» (которую писали в 1823-1824-х во Второй армии, стоявшей на Украине) говорят, что в языке и в жизни следует вообще устранить все различия русского народа: вместо малорусов, белорусов, великорусов должны быть только русские. «Все племена должны быть слиты в один народ» - так назывался раздел декабристской программы. Радикальный проект строительства нации в имперском ядре, предложенный Павлом Пестелем, явно вдохновлялся французским опытом.

После польского восстания 1830-1831 годов империя больше не видела в тамошней шляхте лояльного партнера по управлению западными окраинами. Поляки потеряли автономию Царства Польского, а в Западном крае империя перестала считать крестьян не только экономической (что осталось, как и крепостное право, до 1860-х), но и культурной собственностью польской шляхты. Дело народного просвещения в Западном крае из рук шляхты забрали, и встал вопрос о языке преподавания, которым по умолчанию был польский. Польский Виленский университет был закрыт, а вместо него в 1834 году учрежден Киевский университет с преподаванием на русском. Именно здесь спустя примерно десять лет возникнет Кирилло-Мефодиевское общество, первое объединение людей, исповедовавших взгляды, которые можно считать модерным этническим украинским национализмом. Но будем помнить, что в Киеве члены общества появились как деполонизаторы.

Министр народного просвещения Сергей Семенович Уваров поддерживал тот нарратив русской истории, который ревизовал Николая Михайловича Карамзина. Ведь Карамзин писал «Историю государства Российского», и для него темы этничности были второстепенны. Когда в 1819 году Карамзин возражал против планов Александра I присоединить Подолию и Волынь к Царству Польскому, он использовал все возможные аргументы, кроме того, который станет для всех главным через двадцать лет, а именно: что крестьянство здесь не польское, а малорусское. Для историка Николая Герасимовича Устрялова, который выиграл при Уварове приз за лучшую схему русской истории для учебников, здесь центральный момент. Он пишет, что русская история - больше, чем история государства, что значительная часть русского народа жила под гнетом Великого княжества Литовского и Речи Посполитой, и различия, которые сегодня мы наблюдаем между ветвями русского народа, вызваны прежде всего угнетением. Тогда же начинают разными способами, от архивных изысканий до археологических раскопок, доказывать, что Киев и днепровские земли русские, а не польские. Издаваемые в рамках подобных усилий летописи и документы, раскопанные фундаменты Десятинной церкви для одних будут впоследствии символами русскости, для других - украинскости.

Надо сказать, что концепция единства разных частей народа характерна для любых националистических построений того времени. Когда немцы говорили, что различия саксонцев, ганноверцев и баварцев второстепенны, утверждали, что эльзасцы, в принципе, немцы, а если чем-то и отличаются, то лишь из-за многовекового французского ига, они делали абсолютно то же самое - объединяли немецкие племена в нацию.

Вот, собственно, схема русской истории, которую разделяли все крупнейшие русские историки второй половины XIX века: есть те русские, которые жили в Великом княжестве Литовском и потом, после польско-литовской унии, попали под власть поляков, и те русские, которые жили в Москве, и те, которые жили в Великом Новгороде, и у всех свои политические и культурные традиции, однако их различия менее значимы, чем общность. Но историк Николай Иванович Костомаров, один из членов Кирилло-Мефодиевского общества, пишет о Южной и Северной Руси, имея в виду, что различия между ними так глубоки и важны, что дают основания Южную Русь считать отдельной нацией.

Вопрос, который нужно было решить имперским властям в середине XIX века - по какому пути идти. Французский путь - все различия уничтожить под корень - в общем, экстремистский: он был использован только французами и только французам удался, и то лишь отчасти. Другой путь - немцы с их разными племенами и местными наречиями, существующими до сих пор под крышей общего Hochdeutsch. Первая фраза Веймарской конституции 1919 года, кстати, говорит о «германском народе, едином в своих племенах». Власти Российской империи выбора не сделали, а все время колебались между репрессиями и уступками элитам Малороссии.

Как Лондон пригласил шотландцев рулить Британской империей вместе, что сделало шотландцев XIX века верными слугами империи, так и Петербург позвал малороссов - казацкую старшину и церковных иерархов - править Российской империей. После революции знаменитый лингвист-евразиец Николай Сергеевич Трубецкой убеждал (правда, без успеха) украинских эмигрантов, что глупо им отказываться от наследия Российской империи, потому что их вклад в ее создание был даже больше, чем вклад московских элит. Но победа большевиков все споры и спорщиков отправила в эмиграцию. Мы к ним вернемся.

Конечно, выдающуюся роль в управлении империей играли немецкие, а до определенного времени и польские дворяне, но как мобилизованные диаспоры, которым по многим причинам непросто было вписаться в формирующуюся русскую нацию. А вот малоросс по умолчанию признавался русским, если не настаивал на ином. Впрочем, если настаивал, правомерность его претензий отрицалась. Отношение к малороссу было принципиально иным, чем к каким-то другим группам, чья инаковость признавалась без колебаний. Последние дискриминировались на индивидуальном уровне. (Немцев стали отчасти ущемлять, когда на западных границах возникла опасная объединенная Германия, а поляков после двух восстаний перестали вообще допускать к службе на должностях, предполагавших допуск к важным центрам управления и к инфраструктуре - от железной дороги до Генштаба.) Малоросс никогда не дискриминировался по причине происхождения. Малороссов всегда приглашали быть членами русской нации, но их право претендовать на статус отдельной нации отрицалось. Итак, региональные особенности - да, малорусский язык или малорусское наречие - да, но для каких-то локальных целей, а не в качестве языка преподавания и высокой культуры. Как Фридрих Энгельс считал Франтишека Палацкого спятившим немцем, так и в глазах русского националиста украинский националист, не желавший, чтобы его считали русским, был спятившим, отвергавшим свою подлинную русскую природу под влиянием вредных, напоенных враждебностью к России идей.

Споров по поводу этничности было достаточно. В них участвовали не только малороссы и великороссы, но и поляки. А у поляков была (и остается) своя схема, в которой Русь и поляки - славяне, но только Москва к Руси не относится. Москали - туранцы, смесь угро-финнов и тюрков, которые прикидываются славянами и которые украли имя Руси. Свои аргументы поляки сформулировали после восстания 1830 года. И они оказывали, кстати, огромное влияние на ученых-антропологов Европы вплоть до Первой мировой войны. Сегодня они повторяются в почти неизменном виде в украинском дискурсе этнической эксклюзивности. Как и в России звучат рассуждения об этнической общности великоруссов и малоруссов, различия которых есть лишь плод польской интриги.

И с украинской, и с российской стороны было сказано много разумных слов о том, что описанные схемы этнического родства и взаимной чуждости имеют мало отношения к критическому историческому взгляду, что иначе расставленные фигуры на доске были производными от идеологических усилий по формированию разных стратегий построения коллективных идентичностей. Они, как правило, весьма тенденциозны и односторонни и служат лишь иллюстрацией того, как одна и та же реальность может быть описана совершенно взаимоисключающими способами. Но такой подход для строителей идентичностей утилитарной ценности не имеет, а потому всегда отбрасывается, когда дело доходит до практики идеологической индоктринации.

Вернемся к исторической последовательности событий. После отмены крепостного права вопрос о школе для крестьян, языке преподавания в начальной школе и об идентичности, которую школа будет формировать, постепенно переходил в практическую плоскость. Мы можем говорить о соревновании двух проектов - один предполагал формирование у крестьянской массы общерусской идентичности, другой - особой, имя которой предстояло найти.

Наиболее распространенный термин «малоросс» доминировал почти до конца XIX века - только тогда активисты украинского движения сами стали себя называть украинцами.

А ту страну, о которой они мечтали, отец украинского национального исторического нарратива Михайло Грушевский называл «Украина-Русь». В 1863-м и 1876 годах имперские власти принимали циркуляры и указы, жестко ограничивавшие использование малорусского, по их выражению, наречия русского языка. О том, как решения принимались и каковы были их последствия, двадцать лет назад я написал книгу, которую в Киеве переиздали в 2013-м. Кажется, уже годом позже она там не могла бы выйти, во всяком случае польский ее перевод, приготовленный тогда же, так и не увидел свет. Критерии допустимого отклонения от официального нарратива постепенно ужесточались.

Галицийские русины, жившие под властью Габсбургов, создали в XIX веке целый ряд концепций национальной идентичности. Некоторые предполагали объединение с поляками, другие считали, что они часть народа, живущего над Днепром, третьи настаивали на том, что русины - русские. Историк Джон-Пол Химка назвал поиски национальной идентичности среди галицких русинов полетами Икара во всех возможных направлениях. Отметим, что в начале прошлого века украинские активисты на надднепрянской Украине и в Галиции были настолько далеки друг от друга, что Грушевский всерьез говорил о возможности хорватско-сербского сценария, когда сформируются две разные и даже враждебные друг другу нации, тем более что принадлежность к разным конфессиям (униаты и православные) и языковые различия (до сих пор можно по говору без труда отличить западенца от схидняка) были похожи на ситуацию хорватов и сербов.

Россия поддерживала галицких русофилов, но в начале 1880-х Вена, заключившая антироссийский союз с Германией, русофилов в Галиции разгромила, обвинив их вождей в государственной измене. А с началом Первой мировой создала для таких людей два концентрационных лагеря в Таллергофе и Терезине, где содержались 30 тыс. человек. Между прочим, первые подобные лагеря на территории Европы, а изобретены они были в начале века британцами в борьбе против буров (у чешского городка своеобразная карма: в ходе Второй мировой Терезин станет нацистским лагерем для евреев Терезиенштадтом). В число участников большой игры вокруг идентичности и лояльности малороссов - русинов - украинцев все более активно включались новые мощные игроки с имперскими ресурсами - Германия и Австро-Венгрия.

Вплоть до начала XX века процессы формулирования и продвижения различных проектов национальной идентичности оставались предметом споров и столкновений среди образованных слоев и имперских чиновников. Говоря о данном противостоянии, мы по-прежнему ведем речь о тысячах участников.

В конце XIX века в деревне стала ускоренно развиваться школа. Только тогда начались массовые процессы миграции крестьян - частью в города (которые говорили на территории Западного края по-русски, а в Галиции по-польски), частью по транссибирской магистрали в Сибирь и на Дальний Восток. После 1906 года через выборы в Государственную и городские думы в политическую жизнь вовлекается все больше людей. Процессы парламентаризма делали массы крестьян и городские низы участниками формирования национальных идентичностей. Исход был далеко не предопределен, особенно с учетом того, что в среде по преимуществу неграмотных сельских жителей они протекают иначе, чем после ликвидации неграмотности и вовлечения в политическую жизнь. Но украинский национальный проект самими его сторонниками в начале XX века воспринимался как противостоящий натиску русифицирующей модернизации. Один из ключевых деятелей украинского движения в Киеве Евген Чикаленко написал в своем дневнике в 1909 году: «Города наши так омосковлены, что очень, очень малый процент населения вообще проявляет какой-либо интерес к украинству… Все города и местечки на Украине страшенно обрусели». Он также писал своему соратнику Петру Стебницкому в Санкт-Петербург: «Что теперь можно сделать тысячами, того не сделаешь потом, когда народ обрусеет, и миллионами». Какая часть малороссов станет украинцами, как будет выглядеть территория Украины, если государство состоится - вопросы были открытые.

Отметим, что после 1905 года русский национализм как политическое движение активнее всего развивался именно в Юго-Западном крае. Идея общерусской нации находила отклик у многих малороссов. Борьба за идентичность в регионе шла между русскими националистами-малороссами и украинцами, которые разделяли идею отдельной украинской нации. Власти активно поддерживали русских националистов, особенно во время премьерства Петра Столыпина. Число членов Союза русского народа на Волыни накануне войны намного превышало 100 тысяч, главным образом - из-за влияния православного духовенства на крестьян. Крупные русские националистические организации, объединявшие высшие сословия, процветали в Киеве и Одессе. Киевский клуб русских националистов, созданный в 1908-м, к 1910 году был уже весьма влиятельным, и его члены выигрывали выборы в Городскую и Государственную думы. На памятнике Петру Столыпину в Киеве, открытом в 1913-м перед оперным театром, где он был убит в 1911-м, выгравированы слова премьер-министра: «Твердо верю, что затеплившийся на Западе России свет русской национальной идеи не погаснет и вскоре озарит всю Россию».

Между тем предводитель ККРН Анатолий Савенко говорил в 1914 году в Государственной думе, что украинское движение представляет большую и реальную опасность для единства России. По вопросу о признании украинцев как отдельной нации, отличной от России, Савенко отметил: «Как только народ признается отдельным, он должен, согласно основной идее столетия, пользоваться правом на самоопределение; он должен обрести свое собственное культурно-национальное и политическое существование». Савенко призывал депутатов не мешать борьбе правительства против украинского движения и настаивал на корректности малорусской версии идентичности, осуждая украинское движение как раскольническое для одного единого стомиллионного народа. Далее Савенко подчеркнул, вполне в русле идеи об общерусской нации, что потеря неправославных инородческих окраин империи не столь опасна для России, как раскол русской нации. Таким образом, перед Первой мировой войной западные окраины империи находились в состоянии неустойчивого равновесия. Власти империи уже не могли реально надеяться на искоренение антирусских украинских националистов и говорили об угрозе раскола. А сторонники украинской нации считали, что общерусская идентичность пребывает в наступлении.

Решающий ХХ век

Исследователи отмечают несколько важных факторов, приведших к мобилизации этничности во время Первой мировой войны: массовое вынужденное перемещение населения, поддержка сепаратистских движений в лагере врага противоборствующими державами, оккупационная политика, работа с военнопленными, мобилизация националистов по всей Восточной Европе, которой предстояло стать пространством соревнования новых государственных проектов после войны при любом ее исходе. Те же факторы влияли на Украину. Так, администрация германских и австрийских лагерей военнопленных уделяла особое внимание солдатам оттуда, создав несколько специальных лагерей со значительно лучшими условиями, чем предполагала общая норма. Немецкие лагеря для украинских военнопленных были расположены в Раштатте и Зальцведеле, а австрийский лагерь - во Фрайштадте. В лагерях были размещены до 400 тыс. человек. Функционеры из украинских националистических организаций, прежде всего Союза освобождения Украины, проводили пропагандистские мероприятия, преподавали украинский язык, готовили украинские издания. В то же время Берлин и Вена выделили значительные административные и финансовые ресурсы на развитие организационной структуры украинского движения.

Российские военные неудачи, отступление армии и меры, принятые немецкими и австрийскими оккупационными властями, подорвали престиж России в глазах неполитизированной части местного населения, особенно крестьянства. Активные сторонники русского национализма покидали территории, занимаемые противником. В 1918 году мировая война на бывших западных окраинах рухнувшей империи Романовых постепенно трансформировалась в целую серию гражданских войн, различавшихся по своему классовому или этническому фокусу. Частью их были конфликты между различными военизированными формированиями за территории, которые они считали своей этнической вотчиной (Львів/Lwów, Вильна/Wilno/Vilnius). То же верно и в отношении Киева, который во время Первой мировой войны и последовавших революционных войн 14 раз переходил из рук в руки. В 1918-1919 годах город часто занимали различные украинские военачальники. История слабых и нестабильных украинских государств в западной и центральной частях страны (от гетманской державы Скоропадского и петлюровской директории Украинской Народной Республики до Западно-Украинской Народной Республики) показывает, что мобилизационный потенциал и организационные возможности украинского национализма были довольно ограничены. Показательно, что Нестор Махно смог добиться значительной поддержки крестьянства, не используя украинский вопрос в качестве основной идеологической концепции. Подобные особенности типичны для ситуации, в которой империя оставляет свои периферийные территории скорее в результате распада центра, чем в результате мощи антиимперских движений на окраинах.

Советско-польская война 1920 года была борьбой за контроль над Восточной Европой между двумя новыми крупными, но только наращивающими мускулы игроками; в конфликте украинские силы играли строго подчиненную роль. Межвоенный период в истории региона можно охарактеризовать как своеобразную холодную войну. Прометейская акция Пилсудского, направленная на поддержку антисоветских сил на Украине и Кавказе, и советский принцип украинского Пьемонта, предполагавший привлечь симпатии украинцев и белорусов под властью Польши на сторону процветающих УССР и БССР, воспринимали Украину как объект в геостратегической борьбе.

В 1939-м схватка больших империй за контроль над Восточной Европой, в которой особое значение придавалось политике по отношению к Украине, возобновилась в полную силу. Частью немецкой стратегии в 1941-1942 годах была попытка привлечь украинцев на свою сторону.

Можно сказать, что в послевоенный период холодной войны Украина была важной ее темой, а в постсоветский период интенсивность соперничества за Украину между Россией и Западом все время нарастала и сегодня стала одной из основных причин острого международного кризиса.

После того как в 1918 году большевики получили контроль над Украиной, они установили режим террора против русских националистов. Все члены ККРН, которых большевики захватили в Киеве, были расстреляны. До конца 1920-х именно русский национализм и социальные силы, стоявшие за ним, большевики считали своим главным врагом. Коренизация 1920-х сопровождалась борьбой с великорусским шовинизмом, понятие «малоросс», а с ним и тот вариант идентичности, который можно назвать общерусским, были объявлены позорным наследием имперского прошлого. Многие достижения политики русификации в приграничье были разрушены согласно новой советской идее коренизации и территориализации этничности. УССР получила свои границы, государственные и культурные институты, которые набирали легитимность с течением времени. Но террор 1930-х годов сильно ударил на Украине по тем, кто собирался определять темпы и границы коренизации в Харькове и Киеве, не дожидаясь руководящих указаний из Москвы.

Русских эмигрантов политика большевиков на Украине, хоронившая общерусский проект, весьма волновала. Они даже создали издательство с неслучайным названием «Единство». В Праге в 1920-е публиковались брошюры, где профессора истории и филологии из Московского и Петербургского университетов более или менее изысканно излагали идеи, которые спустя столетие были использованы в исторической части статьи Владимира Путина, опубликованной летом 2021 года. А Петр Михайлович Бицилли, который жил на отшибе в Софии и был интеллектуалом другого масштаба, способным выскочить из наезженной колеи, написал для «Единства» в 1930 году брошюру «Проблема русско-украинских отношений в свете истории». Она настолько поразила издателей, что те прямо во введении подчеркнули: выглядит очень странным, но мы публикуем. Бицилли рассуждал так: исторические аргументы, что раньше не было ни имени украинцев в современном национальном значении, ни Украины как государственного образования, - малозначимы. Если есть желание, политическая воля и ресурсы для создания украинской нации и Украины как квазигосударства (Украинская Советская Социалистическая Республика), то вполне можно запускаться. Далее Бицилли рассуждал о том, как обеднеет украинская культура, если она будет отвергать русскую, но здесь уже частности. Через год брошюра была издана в качестве статьи по-английски в престижном чикагском журнале «The Journal of Modern History». И есть подозрение, что те, кто потом развивал nationalism studies (исследования национализма), типа Эрнеста Геллнера и Бенедикта Андерсона, могли и должны были ее читать. Бицилли лет на пятьдесят обогнал все рассуждения конструктивистов и модернистов.

Значимость политики коренизации и последующего существования УССР для формирования украинской идентичности демонстрирует следующий факт: малороссы (или, как они себя чаще называли до коренизации, хохлы) на тех территориях, которые не вошли в УССР - юг Воронежской области, Кубань, район Таганрога и так далее, - сегодня в подавляющем большинстве считают себя русскими, иногда говоря о себе как о русских хохлах.

Ответ на вопрос, кем станет тот или иной конкретный человек, в первой половине XX века очень сильно зависел от того, какие политические решения будут приняты не им. Серая зона - можешь стать русским, можешь стать украинцем - долго сохранялась и в советское время. Пока Леонид Ильич Брежнев жил в Днепропетровске, в его паспорте значилась национальность «украинец». Переехав в Москву, он стал числиться русским. После 1991-го было много тех, кто менял идентификацию наоборот. Например, по последней советской переписи 1989 года, на Украине было 11,3 млн русских. А по единственной украинской переписи, которая прошла в 2001-м, их осталось 8,3 миллиона. 3 миллиона куда-то пропали. Большинство из них не переехали в Россию, а изменили идентификацию в паспорте. Советская модель - три братских народа, русские, украинцы и белорусы. Говоря об одном народе, Владимир Путин возвращается в дореволюционный, добольшевистский дискурс. Неслучайно 21 февраля 2022 года, в преддверии начала специальной военной операции, он говорил о декоммунизации.

Гражданская война идентичностей

Украинское национальное строительство после 1991 года на самом деле прежде всего вдохновлено идеей сделать украинскую идентичность необратимой. Леонид Кучма, например, летом 2021-го, в связи с 30-летием провозглашения независимой Украины, утверждал: главное достижение заключается в том, что сегодня большинство украинцев не захотели бы заново объединяться с Россией. Налицо была, разумеется, ведущая мысль многолетней политики идентичности украинской диаспоры, которая является значимым актором в украинском политическом процессе после распада СССР. Один действительно серьезный историк из среды диаспоры Омельян Иосифович Прицак говорил мне в начале 1990-х, что Украина неправильно получила независимость: она на нее упала, Украина за нее не сражалась. Правильно получать независимость - через войну. Прицак рассуждал, что хорошо бы произвести обмен населением (вполне в сталинском духе), как было между советской Украиной и Польшей: в России живет 7 млн украинцев, отдайте их обратно (правда, он забыл поинтересоваться, хотят ли они), а русских заберите себе.

Таким образом, вплоть до середины XIX века дебаты вокруг вариантов идентичности и различной трактовки близости/отчужденности великороссов и малороссов были именно дебатами, происходившими в узком элитном образованном слое. Во второй половине XIX века мы имеем дело с первыми, крайне ограниченными в своей численности, украинскими националистическими объединениями - Кирилло-Мефодиевское общество 1840-х, «Киевская громада» 1860-х годов. Тогда же империя начинает непоследовательно и довольно неумело проводить политику построения общерусской нации в имперском ядре. В начале XX века в надднепрянской Украине разворачивается борьба между малороссами, которые были сторонниками общерусской идентичности, и украинцами, активистами украинского движения.

Взрывная мобилизация этничности происходит во время Великой войны и революций. Причем малороссы-общероссы устраняются из игры, сначала за счет эвакуации с оккупированных территорий в годы войны, затем за счет физического истребления, эмиграции и политического подавления в 1920-е годы.

В межвоенный период формируется новая структура дуализма идентичностей на Украине. В западной части, находившейся под властью Польши, формируется этнически эксклюзивный, радикальный национализм, породивший Степана Бандеру, ОУН и УПА. Для нового национализма врагами были поляки, евреи и москали. После Второй мировой в иерархии первое место неизменно занимали москали и их восточноукраинские приспешники. На советской Украине формируется иная украинская идентичность, с более слабым уровнем мобилизации, не видящая в русских врага.

Две идентичности достались в наследство независимой Украине.

Энергичный, пользующийся поддержкой мощной диаспоры западноукраинский национализм смотрел на восточных украинцев с их русским языком как на объект социальной инженерии, из которого только предстояло сделать полноценных украинцев.

Плюс появилось русское суперменьшинство - свыше 8 миллионов, или более 17% всего населения, сосредоточенного в основном на Юго-Востоке страны. Наличие русских и постепенная экспансия западноукраинской идентичности в центральные регионы определяли электоральные качели, характерные для первой четверти века существования Украины. Политика Виктора Ющенко способствовала эскалации напряженности в отношениях сторонников восточной и западной идентичности и резко усилила дискомфорт русского населения.

События 2014 года внесли радикальные изменения в процессы формирования идентичностей на Украине. После присоединения Крыма к России и возникновения ДНР/ЛНР из украинского политического процесса ушло порядка 6 млн человек, для которых была характерна либо русская, либо восточноукраинская, либо даже интернационалистская постсоветская идентичность. Русские перестали быть суперменьшинством, что открыло путь к энергичным действиям по вытеснению русского языка из публичной сферы и активной политики памяти в опоре на западноукраинский набор символов и нарративов. Интенсивная кампания десоветизации в сфере символической политики имела слегка закамуфлированный характер дерусификаторства. Она происходила под ежедневное напоминание о том, что страна находится в состоянии войны с Россией, что стало общепризнанным фактом на Украине после Майдана. Любые попытки описать противостояние с ДНР/ЛНР как внутриукраинский гражданский конфликт жестко пресекались. С 2014 года строители украинской нации получили, хотя бы на риторическом уровне, то, чего так не хватало Прицаку и его единомышленникам, - войну с Россией. Причем она обходилась Киеву недорого - боевые действия низкой интенсивности можно было вести без больших потерь личного состава с использованием оставшихся советских запасов вооружения. Расчет Москвы на то, что непризнанные республики Донбасса станут своеобразным крюком, с помощью которого можно будет сдерживать дрейф Украины в сторону НАТО, оказался ошибочным. Со временем стало понятно, что на крюке оказалась Россия - потому что теперь Киев мог решать, когда активизацией действий в Донбассе можно поставить Кремль перед трудным выбором - ведь допустить сценарий, реализованный хорватами в 1995-м в Сербской Краине, Москва не могла.

До 2022 года война не выглядела вполне убедительно, и многие украинцы, с симпатией относившиеся к России, так и продолжали к ней относиться. Но в воспитании молодого поколения - в школе и в летних лагерях пластунов - произошли большие перемены. Дети, которым в 2014 году было 10-12 лет и которые выросли в новой атмосфере, сегодня воюют в ВСУ и нацбатах под командой ребят постарше, чья идентичность формировалась в среде футбольных болельщиков и других неформальных правых группах 1990-х годов.

Теперь, когда боевые действия на территории Украины приобрели ужасающую интенсивность и размах, когда жертв много как среди военных, так и среди мирного населения, когда целые населенные пункты стираются в ходе боев с лица земли, радикализация антироссийских настроений как консолидирующего элемента украинской идентичности приобретает массовый характер. Погибшие родственники и друзья и, что для украинской ментальности очень важно, разрушенные и вынужденно оставленные дома-хаты - мощный фактор. Конечно, в восточных и южных регионах страны есть люди, которые приветствуют российскую армию, но очевидно, что их намного меньше, чем ожидали те, кто планировал специальную операцию.

Вот что 23 мая 2022 года написал в своем телеграм-канале вдумчивый созерцатель, а по совместительству командир бригады «Восток» Александр Ходаковский: «Начинаю наблюдать в себе синдром раздвоения личности: инерция думать об украинцах, как о наших, пусть и заблудших, но братьях, натолкнулась на встречный поток нынешних проявлений с их стороны… Их душа стала совсем другой, чуждой нам, несмотря на то что свои мысли они выражают одинаковыми с нами звуками. И если впустить в себя осознание нашей чуждости друг другу - поменяется многое в отношении к реальности. Даже родственники больше не родственники, когда перестают быть близкими, а тут…»

Если верно рассуждение Владимира Путина о том, что Владимир Ленин внес важный вклад в формирование украинской нации, то будущий историк вправе заключить, что важный вклад внес в процессы и сам президент России, закрепив антироссийские и антирусские чувства как доминирующий элемент украинской национальной идентичности.

Мы не знаем, когда и как закончатся боевые действия. Весьма вероятно, что заметные уже сейчас разбирательства и конфликты внутри украинского общества выйдут на первый план либо как реакция на условия мирного соглашения, либо во время боевых действий вследствие неудач на фронтах. В разбирательствах взаимное отчуждение западенцев и схидняков, пусть даже они теперь одинаково негативно относятся к России, все равно присутствует.

История формирования национальной идентичности на Украине перешла на новый этап, но она не закончена.

Потому что у таких процессов нет конца истории. Прямо сейчас, в июне 2022 года, на Украине разворачивается дискуссия об отношении к русскому языку и русской культуре как оружию агрессора. Набирает силу стремление двинуться по пути их тотального запрета. Он уже введен в некоторых украинских городах, в том числе Николаеве, где для подавляющего большинства жителей русский - родной. Оппоненты подобного подхода считают, что правильнее присвоить себе русский язык и те элементы русской культуры, которые свободны от имперскости. Такая идея и прежде звучала в ходе украинских дебатов об идентичности.

Между тем нет сомнения, что на занятых российской армией территориях будут происходить диверсии и акты саботажа. Они уже происходят. А недавно появились сообщения, что российские компьютерные фирмы начинают убирать украинцев с рабочих мест, которые напрямую связаны с критической инфраструктурой. Правда, российское Минцифры жестко потребовало прекратить подобное, но само появление такой идеи характерно. Знакомому с историей Российской империи она сразу напоминает о ситуации с поляками после восстаний XIX века. Если тенденции получат развитие, мы можем стать свидетелями завершения той очень устойчивой и важной для русской идентичности практики, когда малороссы и затем украинцы не отторгались в российском обществе как чужие. В России живут миллионы людей с украинскими фамилиями, украинскими корнями и даже украинской идентичностью. Так что события последних лет и месяцев способны оказать существенное влияние на процессы формирования идентичностей не только на Украине, но и в России.