Бесправие подданных, беззаконие правящих. Путинский режим дрейфует от модерна к архаике

В конце второго - начале третьего десятилетия XXI века русские столкнулись с довольно странным для современной эпохи поведением правящей в Российской Федерации группировки.

Уже несколько лет Кремль занимается систематической порчей политически значимого законодательства - партийного, электорального, законов о митингах и т.д. Почти все изменения в действующие нормы вносятся с одной-единственной целью: сделать практически невозможным осуществление гражданами тех гражданских и политических прав, что гарантированы Конституцией. Более того, любые попытки отстоять остатки конституционных свобод приравниваются властями к уголовным преступлениям, а несогласные с неототалитарным курсом - к предателям и шпионам в духе 1937 года. 

Причины, вызвавшие поворот к традиционному для России беззаконию правящих и бесправию подданных, очевидны. В условиях размывания легитимности и постоянного падения доходов населения персоналистский режим Владимира Путина больше не может сохранять господство в привычной форме плебисцитарной диктатуры, предполагающей прямую поддержку правителя со стороны подданных путем нормальных электоральных процедур. Отсюда - последовательное разрушение властью за последние годы остатков видимости конституционного, административного, уголовно-процессуального права и переход к прямому административно-полицейскому произволу.

По определению политического аналитика Владимира Пастухова, происходящее на наших глазах отключение от права осуществляется группой лиц из корыстных побуждений совершенно умышленно и с особым цинизмом. В результате избранной Кремлем стратегии политическая, законодательная и судебно-полицейская практика демонстративно отрываются от права с его формальной определенностью, с его четко прописанными процедурами, с его иерархией и неразрывной связью со справедливостью.

Таким образом, русские в очередной раз в истории оказываются структурно бесправными - с точки зрения их шансов на фактическую реализацию базовых для модерна прав и свобод. Парадокс же новой-старой ситуации в том, что обычно аномия (термин социолога Эмиля Дюркгейма) вынужденно наступает при распаде поддерживающих социальный порядок институтов, обеспечивающих действенность правовых и моральных норм. Мы же очутились в нынешнем положении не вследствие критической неспособности правителя и его окружения поддерживать существующий правовой порядок, а по его совершенно осмысленной политической воле отменить само право как принцип государственности современного типа. 

Судя по всему, коллективный Путин надеется с помощью криминализации модерных политико-правовых принципов сохранить власть/собственность и защититься от растущего недовольства граждан, не допустив в год федеральных парламентских выборов повторения белорусского сценария-2020. Но уже события начала 2021-го показали эфемерность надежд Кремля.

Попытаемся кратко рассмотреть ряд политических аспектов новой аномии, которая активно создается действиями высшего руководства РФ, практически обнулившего современные правовые механизмы. Фактически политическое господство в России вернулось в традиционный для нее режим внеправового произвола по типу хорошо описанных в исторической науке восточных деспотий или модерных диктатур.

Беззаконие как национальная традиция?

Как показывают исследования в области исторической социологии власти, сложившиеся в прошлом общественные институты и традиции самоорганизации - прежде всего позднесредневековые и раннемодерные - оказывают влияние на существующие в западных странах национальные модели политико-правового порядка. 

Увы, русское прошлое не является ресурсом для русского будущего. С точки зрения исторического обоснования демократизации России, там опереться не на что. Скорее непредсказуемое прошлое представляет собой постоянный вызов в виде структурных дефицитов нашей культурной конституции, делающих историческую легитимацию модернизации практически невозможной. Стоит ли говорить, что важнейшим дефицитом отечественной исторической традиции является круговорот в русской истории бесправия внизу и беззакония наверху - прежде всего вследствие общей слабости автономных групп интересов, институтов легализма и неразвитости правового сознания.

Даже Русская революция, приведшая к коммунистической катастрофе, выглядит чуть ли не как добровольный отказ русского народа от либеральных прав и свобод, введенных под занавес модернизирующейся романовской империи. Хотя более убедительным представляется противоположный взгляд на события столетней давности. В старой России подданные получили обычные для эпохи модерна буржуазно-демократические права и свободы слишком поздно и слишком мало. 

Классик социологии Макс Вебер говорил, что демократизация Российской империи приняла столь обвальный характер в силу всей предшествующей политики самодержавия по недопущению институционализации любой общественной автономии. Таким образом, когда к началу XX века историческое время самодержавия было полностью исчерпано, любые уступки воспринимались радикализирующимся русским обществом как недостаточные (слишком мало). Подобное восприятие реально демократизирующейся империи возникло именно из-за многократно упущенных шансов для политической модернизации сверху (поэтому - слишком поздно).

Задним числом понятно, что любая политическая репрезентация конкурирующих общественных интересов модернизирующегося русского общества в XIX веке, даже без немедленного предоставления функций законодательства и парламентского контроля - например, при Александре I и даже при Александре II, - дала бы стране шанс на постепенную функциональную демократизацию. Тогда как при Николае II откупиться уже было невозможно. 

И здесь легко обнаружить исторические аллюзии на то, что делает нынешний режим: коллективный Путин упорно движется в направлении политической демодернизации - к порядкам скорее в духе непросвещенного абсолютизма Николая I. Понятно, что налицо прямой путь к очередной катастрофе русской модернизации.

Аномия сверху

С точки зрения политической эпистемологии, используемый официозом РФ политико-правовой дискурс сильно напоминает позднего Сталина, представлявшего советское сельское хозяйство по социально-фантастическому фильму Ивана Пырьева «Кубанские казаки». 

Подобно советскому тирану, нынешний режим вынужденно опирается в своих описаниях реальности на собственную пропаганду. Хотя все нормальные люди высмеивают кремлевский новояз как сознательно лживый и содержательно нелепый, именно он стал выполнять базовую когнитивную функцию при категоризации Кремлем себя и мира. Таким образом, криминализовав остальные нарративы, российские власти вынуждены верить в то, что говорят они сами или их медийно-экспертная обслуга (кремлевские пропагандисты). 

В психологии хорошо известны случаи подобной автосуггестии. Мы же имеем дело с коллективным субъектом - правящей группировкой и ее окружением. Примечательно то, что, несмотря на индивидуальное понимание отдельными путинскими сторонниками исторической обреченности такого рода режима, коллективный Путин в качестве более или менее целостного дискурса воспроизводит архаичный нарратив, казалось бы, изобретенный в недрах администрации президента исключительно в целях политической полемики с внутренними и внешними политическими оппонентами. Однако быстро выяснилось, что в результате открытого правового оппортунизма в России вновь схлопнулась нормативная рамка, удерживающая нас от бездны аномии.

Приходится с сожалением констатировать, что захватившие в РФ власть и собственность элитные группы оказались неспособны на осуществление господства в режиме банальной для политического модерна демократической республики. Путинский режим структурно архаичен, то есть глубоко несовременен, поскольку по своим исходным интенциям направлен против базовых принципов и техник современной конкурентной политики как системы репрезентации разнонаправленных интересов сложно устроенного общества модерных индивидов.

Причем сфера права в рамках модерна - не просто законодательная или судебная формализация принятых решений, как понимается в РФ, а относительно автономная система с собственным функциональным кодом, логикой и этосом. Но в рамках путинизма она оказалась структурно невозможной. Ведь в России не существует права в модерном смысле - независимой от администрации ветви власти, выступающей арбитром в случае постоянно возникающих конфликтов индивидуальных или групповых интересов. 

В рамках сложившейся системы позднего путинизма практикуемое правящей группировкой право на глазах сближается с николаевским - когда, с точки зрения самодержавия, любая высочайшая воля, даже самая нелепая и вредная, получает статус формального закона. А некоторые наблюдатели считают, что Владимир Путин скорее ориентируется на ГДР, где на бумаге тоже существовала многопартийная демократия при фактической диктатуре Социалистической единой партии Германии. 

При желании можно проводить сравнения РФ образца 2021 года с другими авторитарными и тоталитарными режимами XX века, декларировавшими в Конституциях правовой характер своего господства, но фактически практиковавшими доправовой произвол.

В любом случае, с точки зрения гражданских прав и политических свобод граждан, наша страна оказалась отброшена в ситуацию Российской империи до издания манифеста 17 октября 1905 года или в СССР до начала горбачевской демократизации. В результате сознательной аномии сверху и без того слабая правовая культура русского народа была вновь обнулена. Русским как политической нации придется заново учиться жить по модерным правилам, тратя на радость нашим геополитическим конкурентам и без того ограниченное историческое время.

Антиконституционный режим

Несмотря на весь демодернизационный опыт путинских лет, до сих пор с трудом укладывается в голове, что реализация гарантированных Конституцией гражданских прав может быть приравнена официальными властями к экстремизму. Вспомним, например, 31-ю статью Основного закона: «Граждане Российской Федерации имеют право собираться мирно без оружия, проводить собрания, митинги и демонстрации, шествия и пикетирование».

Многие правоведы отмечают, что даже недавние поправки в Конституцию не смогли разрешить сложившийся в РФ конституционный кризис. Вторая глава «Права и свободы человека и гражданина» Конституции 1993 года, фиксирующая стандарты буржуазного либерализма, в принципе несовместима с реальными практиками господства, осуществляемыми той властно-силовой группировкой, что выдает себя за демократическое правовое государство. 

Отсюда - отчаянная попытка архаичного режима любыми способами остановить время и полностью криминализовать политическое самоопределение русского народа. Парадоксальным образом теперь коллективный Путин пытается осуществлять насилие и сохранить власть/собственность с помощью права, а вернее - с помощью законов и подзаконных актов, поскольку во внеправовых режимах такого рода говорить о праве можно с большой долей условности.

Как уже говорилось, в истории политического модерна неоднократно случалось, что писаное право радикально расходилось с интересами основных политических акторов. Достаточно вспомнить сталинскую или брежневскую Конституции. На данный момент такой же статус фактически недействующей прямой нормы получила Конституция РФ, сознательная испорченная недавними поправками и даже больше - самой практикой неправового господства.

Осознанное разрушение властями конституционного права, в идеале призванного стабилизировать правила политического действия при любом варианте политического развития России, лучше всего заметно по откровенно запретительному характеру законодательства, по сути, криминализующему любую оппозиционную политическую и гражданскую активность. В качестве примера часто приводится все та же конституционная норма 31-й статьи, которая утверждает в РФ уведомительный характер права граждан на собрания. Вопреки ей текущее законодательство о митингах не просто вводит разрешительный характер (то есть само является неконституционным), но и фактически препятствует реализации неотчуждаемого права граждан. 

Понятно, что конституционные нормы формулируются в самом общем виде, без излишней для основного закона детализации. Тем не менее из духа 31-й статьи Конституции как высшей нормы прямого действия следует, что исполнительные власти РФ обязаны обеспечить законное право граждан, если те выскажут волю собраться для выражения своего мнения по тому или иному вопросу политической повестки. Причем конституционное регулирование предполагает добросовестность и здравый смысл со стороны нормального законодателя, конкретизирующего нормы Конституции в виде обычных законов. С точки зрения понимаемого таким образом правового чувства, столь радикальное искажение духа конституционной нормы до обратного смысла является неприемлемым, как и в случае с запретительным законодательством РФ о митингах.

Недавние массовые протестные акции в 11 часовых поясах и безуспешные попытки властей РФ их не допустить породили более или менее стандартный набор реакций - от судебно-полицейского террора в адрес организаторов до медийных разоблачений якобы проплаченных агентов Госдепа в эфире федеральных каналов. Пропагандистский репертуар все сильнее стилистически сближается с языком сталинских судебных процессов 1930-х годов. На фоне перехода к открытым политическим репрессиям в отношении демонизируемой оппозиции становится особенно явным даже не политический, а скорее экзистенциальный и эстетический раскол на операторов и сторонников нынешнего курса, на диктатуру и на растущее число тех, кто надеется построить нормальную современную демократическую страну.

Кейс Навального: Алексей Мандела

За последние несколько месяцев возник дискурсивный и политико-правовой феномен Алексея Навального как главного оппонента режима. Попытка покушения, расследования Фонда борьбы с коррупцией, дерзкий пранк в отношении вероятного участника эскадрона смерти, знаменитый фильм о путинском дворце и, наконец, героическое возвращение берлинского пациента прямо в тюрьму радикально изменили политический ландшафт РФ не только на уровне языка, но и на уровне структуры политического действия. 

Не только идейные охранители или оплачиваемая из бюджета медийная обслуга диктатуры, но и многие вполне критически настроенные к режиму люди восприняли новую реальность как экзистенциальный вызов, угрожающий их собственной картине мира. Иногда даже возникает впечатление, что некоторые наши соотечественники до последнего пытаются спасти то, что спасти уже невозможно, - иллюзию существования хоть какой-то государственной нормальности в структуре под названием РФ. 

Вероятно, их вера являлась основанием для надежд на мирную эволюцию нынешней неопатримониальной системы кормлений в эпоху Youtube. А кто-то, видимо, даже рассчитывал найти в ней собственное место на непостыдной позиции системно-лояльного, но формально-оппозиционного политика или публичного интеллектуала. Кто-то просто физически не может принять, что живет в криминальной структуре. Теперь же все они оказались перед неприятным выбором: или признать тщетность своих надежд, или же прямо идентифицировать себя с ОПГ. Очевидно, что часть выбрала последнее, отсюда и дискурсивная ломка.

Хотя несколько лет назад некоторыми экспертами обсуждался казавшийся чистой фантазией сценарий демократизации России путем манделизации Алексея Навального. Для его запуска требуется самая малость - чтобы норвежский Нобелевский комитет присудил политику премию мира. Тем самым он автоматически стал бы для режима неприкасаемым, получив определенный иммунитет в виде глобального политического статуса. Здесь можно вспомнить, что даже колхозный белорусский диктатор Александр Лукашенко не посмел тронуть нобелиатку - русофобку Светлану Алексиевич.

Многие всерьез надеялись, что Навальному присудят нобелевскую премию в 2020 году, сразу после его отравления. Но в 2020-м норвежцы присудили ее не пойми кому. Несмотря на недавний отказ Amnesty International присвоить оппозиционеру статус узника совести, получение им престижной премии мира становится все более вероятным по мере расширения международной санкционной кампании в отношении ближайшего окружения Владимира Путина. Так что власти РФ просто выталкивают блогера на трек Манделы. 

Понятно, что статус русского Нельсона Манделы у Навального будет иметь нормативные последствия для Кремля. Ведь он получит международную проблему, которую придется обсуждать при каждом взаимодействии с иностранными контрагентами.

Стоит ли говорить, что, грубо нарушая конституционные права Навального и других оппозиционных политиков, коллективный Путин совершил очередной акт самоделегитимации в глазах значительной части мира. Если искать аналогию из недавнего прошлого, то примерно так смотрели в 1970-1980-х на тот же режим апартеида в ЮАР. Глава тогдашнего режима Претории Питер Бота тоже настаивал на законности заключения Манделы. Но, как известно, его уверения не слишком помогли системе власти, неадекватной политическому дизайну современности. Сейчас же мало кто верит, что Навальному придется сидеть десятки лет, и вряд ли у нынешнего российского режима остался требуемый запас прочности.

С точки зрения принципов модерного права, Алексей Навальный находится в своем праве, когда задает властям неприятные вопросы, тогда как система РФ перманентно нарушает собственные писанные правила, когда произносит что-то нечленораздельное о невозбуждении дела, переходит на голословные обвинения в шпионаже или просто оскорбляет политическую фигуру теперь уже мировой значимости. 

Можно даже сказать, что неспособность официоза адекватно ответить на предъявленные ему обвинения в организации политических убийств переводит делегитимацию существующей в РФ конструкции власти-собственности на следующий уровень: помимо чистого беззакония правящая группировка уже не способна произвести никакой целостный нарратив общего блага. А подобная безъязыкость представляет угрозу сложившемуся общественно-политическому порядку именно из-за неспособности режима обосновать собственное господство.

Для фундаментальной социальной теории здесь нет ничего нового - кейс Навального является очередным подтверждением актуальности дилеммы, сформулированной блаженным Августином в «Граде Божьем»:

«Итак, при отсутствии справедливости, что такое государства, как не большие разбойничьи шайки; так как и сами разбойничьи шайки есть не что иное, как государства в миниатюре. И они также представляют собою общества людей, управляются властью начальника, связаны обоюдным соглашением и делят добычу по добровольно установленному закону. Когда подобная шайка потерянных людей возрастает до таких размеров, что захватывает области, основывает оседлые жилища, овладевает городами, подчиняет своей власти народы, тогда она открыто принимает название государства, которое уже вполне присваивает ей не подавленная жадность, а приобретенная безнаказанность».

Самокриминализация режима

Уже несколько лет назад стали заметны явные усилия части западного истеблишмента по криминализации ближайшего окружения Владимира Путина. Теперь же все они оказались переплюнуты самокриминализацией режима, убедительно явленной в кейсе с отравлением Навального. Причем теперь под подозрением оказался сам фронтмен правящей группировки: складывается впечатление, что долгосрочно ни одна диктатура не может обойтись без политических убийств, даже такая клептократия. 

На фоне происходящего в РФ Александр Лукашенко точно перестал быть последним диктатором Европы, как его назвали на Западе. А если вспомнить политические убийства на Украине времен позднего Леонида Кучмы, то можно считать, что российские власти догнали своих соседей.

Для адекватного описания своеобразия позднепутинского режима, с точки зрения права, нет необходимости впадать в конспирологию, демонизировать Путина и т.д. Ведь модерная политическая теория - начиная с Макиавелли и Томаса Гоббса - предоставляет вполне релевантные аналитические инструменты для понимания господства соответствующего типа. К тому же спецслужбы повсюду являются довольно сложным для политического менеджмента предметом администрирования. Поэтому принципиально важна политическая и правовая оценка любых кейсов, бросающих тень на государство как оператора легитимного насилия. Так что у нынешнего российского суверена действительно оставалась опция «Разобраться и наказать виновных». Сейчас же мы видим, что он принял всю ответственность на себя - пока политическую, ведь правовую оценку можно будет дать после восстановления в России правового режима современного типа.

В любом случае русским чисто прагматически радоваться нечему. Если нашу безопасность охраняют подобные специалисты, то можно представить, что они фальсифицируют уголовные дела по статье «Терроризм» и успешно их раскрывают. Видимо, точно так же полиция производит криминал и борется с ним силами ведомственной отчетности. А с учетом громких провалов СВР и ГРУ становится наглядной общая деградация системы государственного насилия в РФ. 

Видимо, негативный отбор по максимуму затронул сотрудников компетентных органов, так что иногда в отсутствие правовых ограничений выручает их элементарная некомпетентность. Так, в истории с неудачным отравлением Навального больше всего поражает коллективная несовременность сотрудников силового аппарата РФ. Они абсолютно прозрачны в своих методах, их ведут и пишут как детей. То, что мы наблюдаем, неприятно в том смысле, что других органов безопасности у нас нет и в случае реальных, а не выдуманных внешних угроз именно они должны будут обеспечивать нашу безопасность. 

Между тем вполне нормальным является желание русских людей позитивно отождествлять себя с нормальным государством, а не с его нынешней версией, токсичной не только для Алексея Навального, но и для каждого современного человека. Вопреки растущему запросу населения на нормальность и законность сложившийся в РФ режим стремительно эволюционирует из плебисцитарной автократии в диктатуру. Ключевые решения принимаются силовой кликой без демократического мандата от русской политической нации. Поэтому проводимая в РФ политика не является русской политикой: правящая группировка от имени российского государства принимает те или иные решения, не считаясь с базовыми правами и интересами бесправного русского народа, и продолжает печальную традицию беззакония в духе Российской империи и СССР. И хотя возможности русского гражданского общества отстаивать национальные интересы, не совпадающие с интересами властной элиты, крайне ограничены, несмотря на системную цензуру, русским интеллектуалам и активистам часто все же удается артикулировать собственный взгляд на неприемлемое политическое положение нашего народа. 

Национально-русский взгляд принципиально расходится с официозно-российским. Особенно в ситуации с правами и свободами. Многие граждане отчетливо осознают, что частные интересы правящей группировки любыми способами сохранить в своих руках власть и собственность принципиально не совпадают с базовыми интересами русской нации. 

Справедливость извне? 

Парадоксальным образом долгосрочные интересы бенефициаров режима и его обслуги оказались под угрозой в результате избранного руководством РФ курса на разрушение правовых оснований российской государственности. Но уже в ближайшие пять-десять лет старшему поколению членов условного кооператива «Озеро» предстоит осуществить не только часто упоминаемый межпоколенческий транзит власти, но и крупнейший в истории России трансфер собственности. 

По некоторым экспертным оценкам, речь может идти об активах в размере нескольких триллионов долларов, накопленных ближайшим окружением Владимира Путина. Впрочем, в отсутствие действующей правовой системы гигантские капиталы становятся не просто нелегитимными в глазах русского общества, но и принципиально нелегальными. В рамках модерного общественного дизайна нет иной сферы - помимо института права, - способной выступить в качестве инстанции публичной верификации законности присвоенного богатства. 

То же самое касается жизни и свободы тех членов правящей группировки, что неизбежно проиграют в обостряющейся конкурентной борьбе более успешным соратниками. Вряд ли найдется хотя бы одна страна, готовая их принять в качестве политических беженцев. И хотя лишенным прав простым русским людям вряд ли стоит всерьез рассчитывать на справедливость извне, начавшая со стороны коллективного Запада кампания против коррупционеров и казнокрадов в лице главных бенефициаров и кошельков путинского режима в значительной мере обнуляет многие их достижения за последние двадцать лет. 

Только недавно казалось, что в личном качестве они удачно интегрировались вместе со своими многомиллиардными активами в глобальную элиту. Сегодня же нажитое ими непосильным трудом - зарубежная недвижимость, банковские счета, яхты и т.д. - оказалось под угрозой конфискации или замораживания. Вероятно, уже очень скоро ни в самой России, ни в остальном мире не останется места, где элитные группы путинского призыва будут чувствовать себя под надежной правовой защитой. Вот каким может оказаться главный правовой урок путинизма как режима неправового господства для правящих и имущих. 

Что касается граждан России, то запущенная властями аномия чревата банальным возвращением спроса на криминальный арбитраж в условиях правового коллапса в духе 1990-х. Поэтому нам остается надеяться, что восстановление действенного правопорядка в нашей стране произойдет одновременно со структурной демократизацией, по мере ухода с исторической сцены нынешнего режима, не оправдавшего огромный аванс доверия со стороны русского общества.