Увольнительная история

Увольнительная история
1 Января 2014

Одной из наиболее резонансных предновогодних тем стало увольнение известного богослова, возможно, самого яркого проповедника Русской православной церкви протодиакона Андрея Кураева из Московской духовной академии. Сам Кураев считает, что всему виной - его публикации о гомосексуальном скандале в Казанской семинарии. А последние события являются очевидным доказательством существования в Церкви голубого лобби.

Официальная интерпретация

«Решение совета Московской духовной академии никак нельзя считать неожиданным, - заявил «Интерфаксу» первый зампред учебного комитета Московской духовной академии протоиерей Максим Козлов. - Как, собственно, указано и в нем самом, еще в марте 2012 года коллеги обращались к отцу Андрею Кураеву с братским увещанием не подвергать имя профессора Московских духовных школ тем репутационным рискам, которые распространяются не только на самого отца-протодиакона, но и на все старейшее учебное заведение Русской православной церкви, которое он представляет».

Максим Козлов выразил сожаление, что за полтора года отец Андрей «не только не свернул, но и расширил свою деятельность» в качестве независимого блогера и постоянного комментатора в прессе по вопросам, по которым он сам считает необходимым: «Часто стиль и характер его высказываний был далек не только от нашего академического, университетского стиля, но и от того, как в принципе, на взгляд нашей преподавательской корпорации, может позволить себе высказываться православный клирик».

По словам зампреда учебного комитета, решение исключить протодиакона было вызвано «не cтолько какими-то новыми, но и уже прошедшими информационными поводами с участием отца Андрея», поскольку все сотрудники Академии «невольно становились соучастниками тех высказываний, которые отец Андрей допускал в СМИ».

Священник подчеркнул, что не следует рассматривать совет Московской академии как аналог инквизиционного процесса. «Решение, которое мы приняли, касается лишь внутренней жизни наших духовных школ и не распространяется на другие виды деятельности Кураева, в которых он как клирик отвечает перед правящим архиереем, а как православный христианин - перед Господом и своей совестью», - сказал отец Максим.

Что касается деятельности протодиакона Андрея Кураева как члена преподавательской корпорации Московских духовных школ, то здесь их руководители «вправе сами давать оценку, - добавил священник Максим Козлов. - Вклад отца-протодиакона в работу московских духовных школ нельзя назвать значительным или определяющим, что касается не только преподавательской, но и учебно-методической работы».

«Я Кураеву не судья и не начальник, но решение принято профессорско-преподавательской корпорацией Московской духовной академии; по-моему, достаточно четко объяснено. Я лично мог бы добавить только одно: посещая регионы, встречаясь с духовенством и мирянами, я постоянно слышу критические вопросы о некоторых высказываниях отца Андрея», - сказал, в свою очередь, РИА «Новости» председатель синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества Московского патриархата протоиерей Всеволод Чаплин. Как пояснил священнослужитель, многие люди, с которыми ему приходилось встречаться, «считают, что ради того, чтобы сделать оригинальное и неожиданное высказывание, он подчас уходил достаточно далеко от соборного самоощущения нашей Церкви, от позиций, которые разделяются абсолютным большинством ее духовенства и мирян». Высказывания Кураева «подчас противоречили документам, в которых выражена соборная воля Церкви».

По словам Чаплина, яркое, оригинальное, нестандартное высказывание - не всегда плохо, и «сегодня, чтобы докричаться до людей, иногда нужно говорить кратко и ярко». «Но по многим вопросам - вспомним хотя бы историю с кощунством в храме Христа Спасителя или взгляд на российскую государственность, на принципы устройства церковной жизни, на возможность обращения христианина к власти для защиты значимых для христиан ценностей и святынь - мнение отца Андрея Кураева довольно сильно расходилось с тем, что думают и о чем говорят, за немногими исключениями, практически все пастыри и миряне нашей Церкви. А прислушиваться к их голосу стоит, потому что он лежит в русле православной традиции, основанной на Евангелии и являющейся Божиим откровением людям», - отметил представитель РПЦ.

Версия Андрей Кураева

Между тем сам уволенный богослов объяснил, что на заседании ученого совета Московской духовной академии 30 декабря протоиерей Максим Козлов, глава проверяющей Казанскую семинарию комиссии, подтвердил вину проректора игумена Кирилла Илюхина. А потом предложил перейти к оргвыводам - уволить из МДА Кураева. «К чести коллег, они были, мягко говоря, изумлены таким пируэтом, - написал Кураев в своем блоге. - Благодарю первого проректора МДА заслуженного профессора Михаила Иванова и других коллег за попытку моей защиты. Но в итоге вопрос о моем увольнении был принят без голосования и просто внесен в протокол. Причем на обеде Козлов уламывал несогласных тем доводом, что Академии надо избавиться от меня побыстрее, пока патриархия не приняла по отношению ко мне более крутых мер.

Искренне благодарен родной Московской духовной академии за семь лет учебы и десять лет профессорства в ней. Низкий поклон святыням Лавры и древним стенам Академии. Ни к коллегам, ни к владыке ректору нет никаких претензий. В условиях, когда с дореволюционной автономией академий покончено давно и бесповоротно, ясно, что против лома нет приема. Рад, что при расставании не было высказано ко мне претензий по существу, то есть богословских - ни к книгам, ни к академическим лекциям.

В трехсотлетней истории Академии я не могу вспомнить подобного случая: увольнение профессора по решению ученого совета. Увольнение без голосования при явном наличии разных позиций. Увольнение без обвинений в ереси. Увольнение за высказывания, сделанные не по долгу службы, то есть не с академической профессорской кафедры, а за записи в частном дневнике. Увольнение в середине учебного года (знать - припекло по самое не могу). Разбор личного дела в отсутствие обвиняемого (причина моего отсутствия - участие в похоронах) и без предварительного его уведомления о том, что разбор будет. Такое считалось неприличным даже в советских вузах.

И где же в моей истории хитроумные византийские аппаратные ходы?

На совете меня обвиняли в том, что я всюду подписываюсь как профессор Академии. Ну, во-первых, так подписываться не грех. Во-вторых, я сам именно так не подписываюсь. Я вообще никак не подписываюсь. Мои авторские заметки идут в личном блоге, где подпись не предполагается. «Визитки» для меня придумывают журналисты, берущие интервью. А тут уж я не могу контролировать, какой они дадут заголовок материалу или как они меня представят - то ли как профессора, то ли как «скандального диакона». Когда же я републикую свои интервью СМИ в моем блоге, я стараюсь убирать визитки.

Кроме того, на совете меня обвиняли в защите Pussy Riot. Ну так я много раз пояснял, что защищаю не их хулиганство, а наше Евангелие. Раз уж у нас с коллегами обнаружилось расхождение в толковании Писания - казалось бы, где как не на совете духовной академии открыть богословскую дискуссию. Но ни в марте 2012, ни сейчас такого сделано не было. Саму же хулиганскую выходку я с первого же часа иначе как хулиганской выходкой и не называл. Более того, с тех пор, как хулиганки вышли на свободу, я отзываюсь о них жестче, чем даже отец Всеволод Чаплин - именно потому, что они на свободе.

Да и тема-то уж малость протухшая. Если наше внутрицерковное разномыслие терпелось в разгар пуськиного скандала, то отчего же сейчас церковная власть решила идти вразрез даже с государственным курсом: пусек амнистировали, зато диакона наказали.

Как-то неумно и нелогично получается. То есть не по разуму, а по страсти.

Да и убрать меня можно было бы потише: перевести мой курс в спецкурсы, сделать его семестровым, потом мигающим (через год), потом и вовсе убрать курс из расписания формально навсегда, но в следующем году восстановив под другого преподавателя. Можно было бы организовать протестное письмо студентов. Можно было бы обвинить в том, что мешаю нашей мудрой церковной дипломатии в выстраивании отношений с (тут диапазон велик: от буддистов до католиков или Вселенского патриархата).

По секрету теперь уже могу сказать: если бы ректор просто вызвал меня и тихо предложил написать прошение «по собственному желанию», я как послушный человек, конечно же, написал бы его. Не люблю я навязываться или интриговать. Но тут - максимальная громкость и публичность увольнения. Для нашей церковной жизни, очень нелюбящей публичности и скандалов, крайне странно. Значит, сознательно была сделана ставка на ампутацию громкую и любыми путями. Кого пугают? Меня? Всех?

Неужели трудно просчитать, что раз теперь я безработный, у меня стало еще больше времени для присутствия в сети и в медиа? И вряд ли после произошедшего моя позиция станет более сервильной. Нет, обещаться заранее не буду. Может, я и стану вдруг кирилломфроловым. Но тут уж и ежу будет понятно, что изменение произошло под давлением, а потому ни для кого оно не будет нравственно-убедительным. То есть опять выходит как-то неумно. И как совместить с таким наказанием свежий патриарший призыв: «Я хотел бы пожелать вам, чтобы замечательные внешние условия вашей жизни сочетались с духовным, интеллектуальным поиском, который бы делал сильными, свободными, разумными делателей на ниве Христовой. Сегодня в Церкви должна быть духовная, интеллектуальная элита. Важно для нас иметь сегодня многих и многих священников - не пять-десять, как сейчас, которые на телевидении уже засветились и всем хорошо известны, но десятки, сотни и тысячи, которые могли бы говорить о Христе современному миру, защищать Христа, защищать Его Церковь-мученицу».

Элита, которая разумно и свободно произносит заранее заготовленные и утвержденные речевки? («Митрополит Тверской и Кашинский Виктор дал священнослужителям следующие рекомендации: …священнослужители вправе давать интервью СМИ только по благословению епархиального архиерея, с предварительным согласованием вопросника с информационной службой митрополии и последующим контролем за его правильным распространением в СМИ»). Конечно, можно запуганных людей назвать свободной элитой, но будут ли они на самом деле такими? Да и кто будет готовить тысячи телепроповедников? Но верхом страстно-мстящего недомыслия стала глупейшая увязка моего увольнения с казанским гомоскандалом. Причем гомоподтекст сакцентировал даже великий борец за чистоту генеральной линии Русской православной церкви Кирилл Фролов: «Да, Кураева выгнали из богословской комиссии. Доигрался. Что было последней каплей? Думаю, что публикация в блоге чьей-то клеветы на духовного отца Святейшего Патриарха Кирилла митрополита Никодима (Ротова)». Напомню, то было письмо некоего пожилого человека, важное для меня как свидетельство о наличии гомосексуализма в Церкви, пришедшее не от «жертвы», а от участника. Но на совете Московской академии ни о чем подобном речи не было. Речь шла о Казани.

Интересно, что за неделю до ученого совета Академии на заседании Синодальной богословской комиссии мы вполне дружески беседовали с отцом Максимом Козловым и именно на тему его казанской инспекции. Тогда он подтвердил вину проректора и то, что сама проверка была вызвана потоком жалоб со стороны семинаристов. Претензий ко мне за то, что я поддержал выводы инспекции отца Максима, высказано не было. Беседовали мы и в присутствии ректора Академии архиепископа Евгения. На шуточное предложение отца Максима назначить меня на освободившуюся должность проректора Казанской семинарии владыка Евгений реагировал вполне серьезно: идея ему понравилась.

И вдруг главным основанием для моего увольнения из Академии доклад отца Максима выдвигает именно мою поддержку его же позиции. При том, что отнюдь не я сделал казанскую инспекцию достоянием гласности; я ссылался на казанскую прессу.

Но дело даже не в справедливости или несправедливости предъявленных мне обвинений, а в том, что предъявлены были именно они. Мое увольнение произошло именно в рамках голубого скандала, причем он был прямо упомянут. Мол, за вынос мусора из дома. Мусор, как оказалось, выноситься не хочет. Так что моя история теперь станет очевидным для многих доказательством существования влиятельнейшего голубого лобби в нашей Церкви (но не в Московской академии: в ней сейчас чисто).

В какие выси уходит голубая порука? Впрочем, лучше остановить полет недозволенной фантазии старый анекдотом про мужа, нанявшего частного детектива для слежки за женой: «Ах, опять проклятая неизвестность!». Но вполне очевидно, что для того, чтобы мое имя осталось в истории Академии, авторы аппаратного хода сделали больше, чем все мои книжки. В марте 2012 года после первого разбора моего личного дела на ученом совете Академии я писал: «Не было ничего похожего на советские товарищеские суды или парткомы. О том, что вопрос о моем комментарии относительно выходки в храме будет поставлен, владыка ректор честно предупредил меня за несколько дней, так что не было подковерной интриги. Надо отметить, что в одной из самых первых реплик протоиерей Максим Козлов сказал очень верные слова - о том, что мы не должны вести дискуссию так, чтобы она хоть чем-то напоминало наше недавнее советское прошлое».

Спустя полтора года все вышло очень по-советски. Направление церковной эволюции обозначено? Правда, и в 2012-м был тревожный звоночек: отец Максим подделал решение совета (но к нему претензий нет: он лишь инструмент той степени послушности, которую способен проявить клирик, знающий, по каким канонам он должен быть лишен сана). То есть тот текст резолюции, который был поставлен на голосование совета, и тот, который через несколько часов был опубликован, были мало похожи. Совет не призывал меня к тому, чтобы я какие-то свои слова брал назад, и не регламентировал то, что я буду говорить в будущем. Опубликую свое тогдашнее обращение к ректору Академии:

«Сердечно и искренне благодарю вас за мудрость, с которой вы модерировали заседание ученого совета МДА от 12 марта. Когда вы зачитывали проект, вы обращались ко мне и спрашивали - согласен ли я с той или иной формулировкой. Из чего я с благодарностью делаю вывод, что вам был важен консенсус по каждой из фраз постановления. По зачтении проекта постановления ряд членов совета предложили небольшие поправки, на что вы совершенно справедливо ответили, что они носят редакционно-технический характер и могут быть учтены при доработке. На чем работа совета в тот день завершилась. Однако после публикации пересказа постановления на сайте Академии я с недоумением заметил, что текст окончательного решения ученого совета разительно отличается от того проекта, который вы зачитали в финале нашего заседания. Речь идет о второй части фразы - «Не призывая к самосуду и мщению, не можем согласиться с первоначальной поспешной оценкой протодиакона Андрея Кураева возмутительной акции как нормальной и допустимой». Ни такой фразы, ни даже самих таких слов не было в зачитанном вами проекте. Более того, по ходу дискуссии на совете даже не обсуждались и не упоминались те мои слова. Сказаны они были в историко-культурологическом ключе - мол, в древнерусской скоморошеской культуре хулиганские перевертыши масленично-святочных дней были относительно терпимой поведенческой нормой. Причем я четко дал понять, что с такой поведенческой нормой не согласен:

«Ибо учиненное ими, конечно, безобразие, но - законное безобразие. Масленица на дворе. Время скоморошества и перевертышей. Социальный космос рушится (в надежде его весеннего обновления вместе с природой), социальные роли меняются местами. Во времена Петра Великого такого рода выходки в такие дни были в порядке вещей (точнее - в масленичном беспорядке). Читать то про древние традиции в умных книжках нам нравится. А вот как дошло до дела... Поставлен очень непростой вопрос о культурной норме. Не все таковые нормы мне нравятся, но ситуация - не повод забыть о том, что они именно - нормы. Ну такая вот НОРМАльная выходка. Юные хулиганки могли не знать о традициях масленицы. Но нам их, продумывая нашу реакцию, забывать не гоже».

Но когда из сложного текста вырваны лишь два слова, то без исторического контекста создается совершенно ложное впечатление, будто я хоть минуту считал подобные выходки «нормальными и допустимыми» с нравственной, правовой или церковно-канонической точек зрения. Учитывая насыщенность нашего ученого совета историками, мне было бы интересно и даже полезно услышать их размышления о границах допустимого в скоморошечьей древнерусской культуре. Но как раз о масленичных традициях на совете не было сказано ни слова. Итак, указанный сюжет на совете просто не обсуждался. И в том тексте постановления, который был предложен совету, он также никак не звучал. В чем вы легко можете убедиться, просмотрев видеозапись совета.

Если бы такая фраза была зачитана, я бы тут же выразил несогласие с ней, ибо она совершенно некорректно передает некогда сказанное мною. Поэтому мне приходится констатировать факт определенной, быть может, несознаваемой, фальсификации текста постановления ученого совета (несознаваемой в том смысле, что человек, внесший такую правку, не понимал степени ее серьезности и действительно считал ее чисто технической). Но в итоге получилось, будто я и в самом деле хоть минуту, да считал пресловутый панк-молебен в храме Христа Спасителя чем-то нравственно допустимым и нормальным.

Теперь я оказался в странном положении. Если кто-то мне скажет (на лекции или при интервью), что я назвал выходку феминисток «нормальной и допустимой», я, конечно, оспорю такое утверждение. Но вдруг мне приведут как довод итоговое суждение совета МДА - «мол, даже ученый совет понял ваши слова именно так, и вы согласились с трактовкой».

Что мне тут отвечать, если я знаю, что ученый совет такой вопрос не поднимал, не обсуждал и не решал, а в документе, опубликованном от его имени, написана неправда? Владыка, мне кажется, наиболее простым выходом из ситуации могла бы стать простая (без всяких опровержений и уточнений) публикация на сайте Академии полного текста постановления с возвращением к первоначальной редакции нетактично откорректированного его фрагмента. Кроме того, я надеюсь, что в полном (неопубликованном и пока неизвестном мне) итоговом тексте постановления сохранилось и изложение моих мотивов. В том тексте, который совету зачитали вы и который, соответственно, советом был принят, помнится, были такие слова:

«Разъяснение отца Андрея сводятся к следующему - его отношение к самой выходке феминисток в храме единое со всей Церковью, то есть осуждающее… Знание им современной медийной атмосферы подсказывало, что фокус внимания прессы будет смещен с самой акции на реакцию Церкви. Ему было очевидно, что реакция большинства церковных интернет-пользователей будет жестко погромной и вызовет реакцию недоброжелателей, а потому посчитал, что для церковного блага полезнее максимально мягкая реакция. Он жалеет, что его позиция была не всеми правильно понята, а именно как одобрение кощунственных действий на солее храма Христа Спасителя. Истинные намерения протодиакона Андрея Кураева при оценке акции, изложенные им в объяснении, считаем извинительным фактором, однако братски напоминаем, что высокое звание профессора налагает высокую ответственность за форму и содержание публичных высказываний, поскольку по ним судят и об учебном заведении, и о всей Церкви».

Владыка, прошу вернуть мне искренность в моих добрых отзывах о прошедшем совете».

Ответа или поправок не последовало. Ну а затем была фальсификация решения Синодальной богословской комиссии. На ее пленуме не обсуждался вопрос о ротации ее состава и тем более о моем исключении из нее. Но в постановлении Синода почему-то сказано: «В ходе пленарного заседания комиссии, проходившего с 23 по 24 декабря 2013 года, было внесено предложение внести на рассмотрение Священного синода представление об изменении состава комиссии». Если такое предложение и было внесено, то в частном порядке, не вслух всей комиссии, без постановки такого предложения на обсуждение и голосование. Персональные вопросы и перемены не обсуждались.

Наконец, на свежем заседании ученого совета Академии резолюция якобы совета о моем увольнении на голосование просто не ставилась, что не помешало пресс-службе заявить, что именно таким постановление совета и было. В одной лишь истории с увольнением одного диакона - и три фальшивки. А что же в целом? Верной дорогой идем, товарищи?

Ответ ищите сами, а мне пора послушать песню Кипелова «Я свободен».

В заключение

Уже после главного поста, озаглавленного, кстати, «Торжество голубого лобби?», Андрей Кураев выступил с новым постом в блоге «Сенсации, которых не будет»:

«Быть может, разочаровывая ожидания некоторых людей, говорю, что я не изменился после увольнения из Московской духовной академии. То есть я остаюсь верующим православным христианином; считаю патриарха Кирилла каноническим главой Русской православной церкви; по-прежнему считаю, что «официальная позиция РПЦ» по актуально-политическим сюжетам в своей претензии на непогрешимость и внутрицерковную обязательность является богословским новоделом. В Церкви есть библейские заповеди, есть вероучительные догматы, есть церковные каноны. Но «официальная позиция» по вопросам текущей политики - то, .что узкий круг церковных руководителей публично говорит государственному руководству. Когда такое касается не очевидных церковных нужд или вопросов морали, а становится комментарием к текущей политической жизни, понятно, что комментарии сами обретают характер достаточно партийных суждений. И именно поэтому они не могут обладать статусом внутрицерковной обязательности, ибо церковь объединяет людей исключительно на основе единства веры, а не на основе политических симпатий или антипатий. Обычно такие (по своему необходимые) официальные позиции бывает стыдно вспоминать уже лет через 20 после их озвучивания. Мне помнится старая московская история: в 1987 году московский настоятель отказался зачитывать послание патриарха Пимена к годовщине Октябрьской революции. И пояснил сослужителям: «Из послания следует, что 7 ноября важнее, чем 7 января». В общем, я не изменился. Церковь меняется…»

P.S. «Отец Максим Козлов - изумительный человек со страстью кого-нибудь откуда-нибудь изгнать, - отреагировал на увольнение Андрея Кураева публицист и политический деятель Егор Холмогоров. - Что он и совершает с некоторой регулярностью, причем с изумительной гибкостью пастырской совести (то есть применительно к подлости).

В 1996 году я заведовал книжной лавкой Татьянинского храма в первом гуманитарном корпусе Московского госуниверситета. Отцу Максиму нравилось, как я работал, и он решил назначить меня заведовать всей лавкой, а ранее он со скандалом выгнал предыдущую заведующую. Но скоро Козлов передумал и решил убрать меня. Тогда он обвинил меня в несуществующей растрате. Растрату он «получил» просто - уничтожил несколько моих записок о тех или иных необходимых расходах. А потом, когда состоялось публичное выяснение вопроса, попросту солгал при десятке человек, что их не было. Время от времени краснел и взвизгивал: «Встретимся в суде!».

Лгущий в лицо священник мне тогда был внове и спровоцировал у меня некоторый кризис экклезиологического сознания. Я его, конечно, пережил, но не сразу.

Достойным финалом истории через пару месяцев был грязный скандал, который он устроил одной вдове, сдавшей на реализацию юбилейный фотоальбом 1988 года - «Православие». Альбом они благополучно продали. А насчет денег заявили бедной женщине: «Холмогорову сдавали - у Холмогорова и получайте». Я, конечно, во имя Божие женщину выручил, но с тех пор составил об отце Максиме определенное мнение, которое он блистательно подтвердил, отставив Кураева от Академии. Бывало, что из МДА отчисляли профессоров за революционные настроения, иногда за антисоветчину. Но вот за борьбу с позорящими Церковь гомосеками - такого не было никогда».

Короткая ссылка на новость: http://4pera.com/~HDUgj


Люди, раскачивайте лодку!!!




Переходи! Подписывайся! ... пользователей

   открыл, Электронная почта, конверт значок

 info@4pera.com

вконтакте Vестник Vедьмы



 

 Vестник Vедьмы