Патриарх гиперборейских стран

Патриарх гиперборейских стран
25 Сентября 2014

В Зале церковных соборов кафедрального соборного Храма Христа Спасителя состоялась встреча святейшего патриарха Московского и всея Руси Кирилла с участниками VI Международного фестиваля православных СМИ «Вера и слово». Предстоятель Русской Церкви обратился к участникам встречи с приветственным словом.

Слово патриарха

Рад снова возможности встретиться с вами и пообщаться. Я хотел бы поблагодарить всех тех, кто уже прислал вопросы в адрес патриарха. Само знакомство с ними для меня очень важно, потому что оно показывает, что сегодня интересует журналистов - и тех, кто работает в церковных средствах массовой информации, и тех, кто трудится в светских средствах массовой информации, но освещает в той или иной мере религиозную и, в частности, православную тематику.

Мне бы хотелось представить вам свои размышления на тему, связанную с церковной информацией. В первую очередь, думаю, важно подчеркнуть то, что информационная деятельность сегодня становится не внешней по отношению к Церкви, но очень важной внутренней частью церковной работы.

Мы все живем в информационном обществе. Не существует больше никаких стен - ни монастырских, ни городских, ни приходских, которые могли бы огородить церковное общество от проникновения той информации, которая существует в обществе светском, что является, как мы теперь говорим, сильным вызовом.

Ведь задача Церкви постоянно одна и та же на протяжении тысячелетий, верим, что она сохранится до скончания века. Церковь призвана продолжать служение Господа Иисуса Христа, она призвана свидетельствовать о Божественной истине, она призвана вести людей ко спасению. Другой цели у Церкви нет. Все остальное, что мы делаем - будь то социальная работа, участие в политическом диалоге, работа в сферах массовой информации и с информацией, осуществляется Церковью исключительно настолько, насколько служит делу человеческого спасения.

Одним из важных показателей, я бы сказал - нервов, раздражителей информационного пространства, являются новости. Без новости не существует информационного пространства. Вокруг новостей складывается все. И основное биение пульса информационного сообщества, и основное вращение капиталов - все вокруг новостей. В таком смысле каждый профессиональный журналист знает подлинную цену новостям.

В связи с моим утверждениями возникает вопрос, а как же с церковными новостями? Могут ли они быть таким фактором притяжения внимания людей? Может ли церковная новость возбуждать интерес в информационном пространстве? Я глубоко убежден в том, что может, потому что сама благая весть, евангельская весть является новостью. Не только для каждого последующего поколения людей, но новостью для очень многих людей, которые хорошо знают Евангелие.

Со мной согласятся те священнослужители, которые вдумчиво относятся к произнесению проповедей. Проповедь обычно произносится на евангельский или апостольский текст. Большинство из текстов священнослужители с образованием и с опытом знают практически наизусть, а если не наизусть, то близко к тексту. И кажется, что уже ничего нового в книге быть не может. Но всякий раз, когда, отрешившись от предыдущего понимания текста, вы взираете на него с той точки зрения, которая формируется, в том числе, тем, что происходит лично с вами, с вашими близкими, родными, с вашим приходом, с вашей страной, с миром, - оно содействует такому пониманию текста, которого раньше не было.

Евангелие является бездонным, бесконечным источником новостей. Именно поэтому церковная проповедь по природе своей должна быть актуальна. Она либо актуальна, либо ее нет. Если церковная проповедь перестает нести новость, если прихожане заранее знают, что настоятель скажет по поводу Марфы и Марии из евангельского текста, который часто читается в храме, потому что приурочен к Богородичным праздникам, то тогда особого интереса нет.

Журналистика не может жить без новостей. Значит, церковная журналистика должна быть заточена на мысли, на идее, а не просто на перечне событий и фактов. Обычный журналист гоняется за фактами, чтобы первому их озвучить. С появлением Интернета гонка за фактами вообще какой-то болезнью стала. В Интернете ведь отмечается точное время, когда вы выставляете новость в информационном пространстве. Вдруг соседний сайт на 32 секунды выставил раньше тебя. Ну, кошмар, неудача!

Церковная журналистика имеет совершенно иное отношение к новостям. Вот если в центре нашего послания миру, которое будет нести, в том числе, и церковная журналистика, будет интеллектуальная новость, новый взгляд на проблемы, на жизнь, который порождается вечным и всегда актуальным Словом Божиим, тогда мы будем источниками новостей, может быть, не горячих, но тех новостей, которые способны пробудить мысль, привести людей к новому пониманию Слова Божьего, но самое главное - к новому пониманию, обновленному пониманию самих себя, своих отношений с окружающим миром.

Что все-таки нужно сделать, чтобы сегодня наша церковная журналистика была актуальной, чтобы она несла такое послание Церкви и обществу, вокруг которого возникали бы дискуссии, рождался бы реальный интеллектуальный и духовный интерес? Мы должны, в том числе, отталкиваться от нашей внутренней повестки дня, которая сегодня очень разнообразна.

По каким-то неведомым для меня причинам очень интересные элементы такой повестки дня не вызывают практически никакого интереса у нашего церковного журналистского сообщества.

В Русской православной церкви создан орган, которого не было никогда ни в одной православной Церкви, который в значительной мере отражает саму идею соборности с широким участием не только епископата, духовенства и монашествующих, но мирян - мужчин, женщин, молодежи. Речь идет о нашем Межсоборном присутствии. Задача Межсоборного присутствия заключается в том, чтобы помогать всей Церкви принимать решения, необходимые для осуществления пасторской деятельности, в том числе, и привязанной к актуальным современным проблемам.

Сама работа Межсоборного присутствия построена максимально открыто. Есть такой термин, который используют по делу и не по делу, я его сейчас использую, чтобы всем стало ясно, - максимально демократично, без всякого патернализма. Никто не управляет процессом так, чтобы кого-то от процесса непременно изолировать и сам процесс направить в то русло, которое заранее кем-то сформулировано и предложено. Все вырастает из живой дискуссии, из проникновения в обсуждаемую тему в рамках работы Межсоборного присутствия. А затем наступает самый важный период - общецерковное осмысление документов.

Но вот что удивительно: нередко вокруг документов журналистика, в том числе и наша православная, столь громко молчит, что молчание становится очевидным для очень многих.

Почему так происходит? Ведь там источник новостей, там источник очень многих духовных и интеллектуальных новостей. Как важно, чтобы на уровне наших епархий, приходов осуществлялась общецерковная дискуссия. Такое будет важно - как для получения необходимого результата, так и для самой дискуссии. Мы должны возрастать в культуре общецерковного обсуждения тех проблем, которые сегодня стоят на повестке дня.

В наследство от 1990-х, от начала 2000-х годов к нам пришла некая эмоционально негативно окрашенная тенденция обсуждать те или иные церковные проблемы. Я вспоминаю дискуссию вокруг славянского и русского языка. Она была такой грубой и такой резкой, такой неуважительной к оппонентам, что нередко, если человек высказывал мнение, отличающееся от мнения другого, то он подвергался буквально шельмованию. Его называли либо консерватором, ригористом, либо наоборот обновленцем. Срыв общецерковной дискуссии на такого рода тональность лично меня всегда очень огорчал, и я понимал, что нам еще нужно проделать большой путь, чтобы вернуться к тематике и тональности общецерковной дискуссии начала XX века, когда существовало Предсоборное присутствие, когда многие серьезные, трудные проблемы церковной жизни стали всесоборно обсуждаться.

Дай Бог, чтобы, по крайней мере, вокруг документов Межсоборного присутствия у нас сформировалось зрелая, ответственная церковная дискуссия, которая бы помогала, в том числе, и принимать необходимые решения.

Конечно, в информационном обществе очень возрастает роль журналистской профессии. Влияние журналистов на жизнь тоже очень возрастает - влияние на температуру, на градус общественной жизни, на направленность той дискуссии, которая идет в обществе. Отсюда, конечно, произрастает огромная ответственность. Конечно, в последнее время, что греха таить, понижается вообще уровень журналистики. Не потому что меньше стало способных людей, совсем нет. Есть удивительно одаренные, умные, образованные люди с способностью прозревать события.

Но один новый совершенно фактор часто затушевывает роль ярких журналистов. Сегодня ведь журналистом становится каждый участник интернет-дискуссии. Никогда не было так много журналистов, как сейчас. Все журналисты. Слова любого могут уходить в информационное пространство и прикасаться к сознанию миллионов людей. Но если раньше журналисты должны были себя готовить к такого рода публичным выступлениям и высказываниям, оттачивать свой стиль, свою грамотность, то теперь - совсем не обязательно.

Полуграмотная фраза может взбудоражить половину общества, потому что присутствует наравне с профессиональными журналистскими творениями в информационном пространстве. Поэтому иногда блогеры, которые собирают большую аудиторию, становятся не менее влиятельными, чем профессиональные и высокообразованные журналисты, не имея ни образования, ни опыта, иногда и понимания тех проблем, которые они затрагивают. Нельзя стать хирургом без образования - мы знаем, к чему такое может провести. Нельзя стать священником без образования - мы тоже знаем, к чему такое может привести. Так же нельзя претендовать на влияние на человеческие умы, не имея соответствующей подготовки.

В указанном смысле наша православная журналистика ни в коем случае не должна встать на путь упрощения всего, что связано с профессией. Нельзя мириться с недоброкачественными текстами, со скукой, которая иногда порождается пером и словами наших журналистов. Нельзя мириться также с попыткой церковной стилистикой, церковной псевдокультурой создавать какой-то иллюзорный и фольклорный образ православия, скрываясь за благочестивыми фразами.

Благочестивые фразы могут быть пустыми фразами. От благочестивых фраз могут уши вянуть. Благочестивая фраза по-настоящему благочестива тогда, когда она задевает человека, когда она возбуждает мысль, когда она влияет на сердце, на мировоззрение. Тогда она подлинно благочестивая фраза, но стилистически она может быть выражена абсолютно не в терминах узкой традиционной церковной субкультуры. Поэтому современный православный журналист должен быть человеком, конечно, профессионально подготовленным, не просто умеющим писать, а умеющим профессионально писать и профессионально говорить. Но, кроме того, ими должны быть мыслящие люди, потому что их творчество способно влиять на сознание тысяч людей.

Считаю, что перед Церковью стоит огромная задача - подготовить корпус таких православных журналистов. Мы очень нуждаемся в такого рода служении. Я хочу подчеркнуть, что здесь служение, а не работа, потому что нельзя сегодня быть православным журналистом, а завтра переключиться на какую-то совершенно другую тематику. С темой церковной человек должен срастись, сжиться, она должна быть темой его жизни. И влияние нашей журналистики, несомненно, будет возрастать, если по всем параметрам наши люди, участвующие в информационной работе, будут превосходить всех тех многочисленных участников информационного процесса, которые, на мой взгляд, его не обогащают, а, напротив, либо разрушают, либо делают опасным для духовной жизни человека.

Еще один очень важный момент, если говорить о роли церковного журналиста, на который хотел бы обратить ваше внимание. Ваши слова никогда не будут доходить до сердец людей (что относится и к священникам, которые проповеди говорят), если вы сами не переживете на своем опыте то, что вы говорите. Особенно, если речь идет о духовных вопросах, о вопросах нравственности, о том, что составляет сердцевину церковной проповеди. Если человек внутренне не пережил, через свое сознание не провел, не выстрадал, как иногда говорят, тему, то его репортажи достигать ума и сердец других людей не будут. Так же, как не будет достигать сердец и умов проповедь священника, который сердцем не пережил то, что он говорит.

У меня однажды был очень интересный разговор с одной прихожанкой, которая говорила о священнике, принимавшем ее исповедь. Она назвала батюшку, который, на мой взгляд, ничем не отличался особенно, поэтому свидетельство женщины было для меня очень важным. Она сказала: «Когда батюшка меня исповедовал, то я поняла, что он тоже в тот момент исповедуется». И осознание такого факта произвело столь сильное впечатление на женщину, способную критически оценивать то, что вокруг происходит, что она стала глубоко верующим человеком. В простом пастыре она увидела не только того, кто с высоты своего положения принимает исповедь, но человека, который способен был отождествиться с ее проблемами и говорить не просто от лица учителя, а говорить от лица заинтересованного участника того же самого процесса - процесса выхода человека из давления и влияния греховных наклонностей. Вот такой пример должен, думаю, всем нам показать, что без внутреннего духовного опыта, без работы, нет, конечно, по-настоящему церковного журналиста.

Церковный журналист - тот, кто проповедует Христа, даже не занимаясь церковной проповедью, а значит, все, о чем он пишет и говорит, должно быть важной частью его собственной жизни.

Еще хотел бы сказать об одном важном явлении. У нас как-то уходит из обихода замечательный термин - публицистика. Еще в XIX столетии святитель Феофан Затворник с тревогой писал, что надо было бы готовить целую армию христианских апологетов, чтобы противостоять распространяющимся идеям безбожия. Перефразируя слова святителя Феофана, я бы хотел сказать, что нашей Церкви сегодня нужна целая армия публицистов, владеющих ярким образным словом, искренних, горячих и способных возжечь интерес у самых различных слоев общества. Я знаю нескольких таких замечательных публицистов. При всей своей занятости я читаю их статьи, потому что они мне многое дают. И не только с точки зрения обогащения меня каким-то аргументами, а также с точки зрения понимания, что происходит в сознании образованного, интеллигентного современного человека, который через себя пропускает ту или иную церковную тему. Я думаю, что вы тоже знаете их имена.

Но я бы хотел сказать, что нам нужно очень много таких публицистов, которые могли бы подхватывать церковные темы, защищать церковную позицию ярко, убедительно, интеллигентно, подавая пример, в том числе, и полемической дискуссии - без оскорблений, без навешивания ярлыков, но убеждая оппонента не эмоциями, особенно негативными, а силой убеждения, красотой слога, образностью выражения, своей эрудицией. Непростая работа и очень непростое служение.

Я думаю, что наши православные университеты в каком-то смысле должны подумать о создании пишущей церковной элиты, потому что публицист - человек, относящийся к журналистской элите. Он не просто тот, который передает сведения, информацию о происшедших событиях, а тот, кто подвергает их аналитике, тот, кто помогает людям проникнуть в суть проблем не только внутренних церковных, но и церковно-государственных, церковно-общественных отношений, а самое главное - в суть проблем, которые сегодня происходят с человеком, с человеческим обществом.

Мы живем в особое время. И, может быть, следующие поколения будут говорить, как иногда мы говорим о поколениях времен русских революций: «Вот, если бы мы были там, мы бы такого не сделали. Как они могли такого не видеть, как они могли допустить?» С легкостью Государя Императора критикуем: вот того не сделал, того. Вот если бы мы там были! Вот чтобы о нас так не сказали: «Что же они прошляпили свое время, почему они провалили свое поколение? Почему у Церкви не нашлось людей, ярко и убедительно обращающихся к обществу и призывающих его остановиться от пагубных тенденций не языком менторским, учительским, а силой слова, силой интеллекта, силой духа?», нам нужны публицисты.

Церковный публицист - тот же проповедник, который работает на более широком фронте. И вот, как важно, чтобы у нас формировался, как я уже сказал, корпус замечательных людей, которые способны были помогать нашим современникам увидеть подлинную красоту Евангелия и в соответствии с нею выстраивать свою жизнь.

Ответы на вопросы из зала

- Протодиакон Александр Карпенко, православный журнал «Фома» на Украине. Я представляю не столь многочисленную здесь, на фестивале, украинскую делегацию, как было в прошлые наши встречи, к сожалению. Ситуация вызвана печальными и трагическими событиями, которые сейчас проходят на нашей земле.

Поэтому у меня вопрос не праздный. Ежедневно в своей работе мы, церковные, православные журналисты, сталкиваемся с подобными ситуациями. Дело в том, что произошло страшное разделение, линия разлома нередко проходит через семьи и рабочие коллективы, через все общество. И нам тоже нужно занимать какую-то свою позицию в той или иной ситуации, когда практически все наши прихожане находятся по разные стороны баррикад. Как вести себя Церкви в информационном поле в сложившейся ситуации?

Вторая часть моего вопроса касается нас, православных журналистов, тех, кто обращается к читателям, к публике. Где грань между гражданской позицией, которую мы имеем право высказать, проявить, - и, собственно, церковным мнением, которое мы тоже должны выражать?

- Я хотел бы в первую очередь сказать о том, как я высоко оценил подвиг духовенства, в том числе и в Горловской епархии. Время от времени я созваниваюсь с архиереями и получаю информацию из первых уст. И хотел бы выразить свои слова благодарности владыке Митрофану, его клиру, абсолютное большинство которого осталось на месте со своим народом, несмотря на тяжелейшие обстоятельства, несмотря на угрозу жизни. Вот один тот факт, что Церковь осталась со своим народом, не убоялась кошмаров междоусобной брани, то, что она осуществляет пастырское служение, имеет уже очень большое значение не только для духовной поддержки страждущих в данный момент, но и для формирования некоего будущего.

Вообще в моменты такого массового умопомрачения, - а конфликт всегда связан с каким-то умопомрачением, когда не работают никакие рациональные доводы, когда априори человек уже знает, какой должен быть ответ, тем более когда информационное поле контролируется таким образом, чтобы направлять общественное сознание только в одну сторону, - возникают, конечно, особые трудности для церковной журналистики. Если церковные журналисты сегодня у нас будут вступать в политическую полемику, отстаивая ту или иную точку зрения, они проиграют. У нас нет достаточного количества ресурсов, мы не можем сравниться с другими ресурсами. И отстаивая свою правду, мы чаще всего будем не поняты ни одними, ни другими. Здесь вообще проблема церковного свидетельства в момент кризисов.

В моменты кризисов обостряется и радикализируется сознание людей. Потому что люди обожжены болью, проблемами. Они реально страдают. Там не академическая среда, которая способна интеллектуально, аналитически воспринимать доводы другой стороны. В моменты кризисов рациональные доводы не воспринимаются. И такое хорошо знают те, кто формирует информационное пространство, там же ведь никаких особых доводов нет. Идет поток однозначный - вот и все. Поневоле попадая под поток, человек переформатирует свое собственное сознание. Поэтому я бы хотел сказать о том, чего не следует делать сегодня церковной журналистике в момент кризиса.

Не следует радикально определять свою политическую позицию. Нужно всегда оставлять возможность спокойного и вдумчивого общения с людьми, даже со своими оппонентами. После того, как кризис пройдет - он не может существовать все время - и наступит время, когда нужно будет собирать камни, кто будет собирать?

Сегодня нет политических сил, которые могли бы сказать: «Мы будем собирать, потому что мы приемлемы и для одних, и для других». Сегодня только одна Украинская православная церковь Московского Патриархата имеет миротворческий потенциал. Она не поскользнулась ни на Майдане, ни на Восточной Украине. Она точно следует своему миротворческому мандату. Потому что у нее тот мандат, который Христос нам вручил. И наша задача заключается в том, чтобы призывать людей к миру и сохранять потенциал для построения будущей общности людей, для выхода из кризиса после того, как замолкнут пушки, пулеметы, и люди перестанут погибать.

Ну а какими средствами такого достигать? Здесь можно поскользнуться. Можно впасть в ошибочные и греховные суждения, закрывать глаза на проблемы, замалчивать проблемы, уходить в сторону, что будет очень плохо воспринято людьми. Нельзя говорить только о Пасхальной радости, когда вокруг смерть. Нужно говорить о Пасхальной радости так, чтобы умирающий человек не отвернулся от тебя и не сказал: «Ты говоришь что-то для меня непонятное», чтобы он Весть принял. Поэтому нужно отождествить себя со страдающими людьми. А для того, чтобы и журналист такую отождествленность мог выразить, ему следует придерживаться одного-единственного правила: говорить правду с мудростью и осмотрительностью. Вот если будет сказана правда с мудростью и осмотрительностью, она дает возможность построения будущей общности людей при участии Церкви. Дает возможность журналисту церковному не потерять своего лица и не подставить себя под обвинения в той или иной ориентации. И дает возможность оставаться честными пред Богом и пред людьми. Я очень надеюсь, что столь трудная задача в меру сил будет сегодня осуществляться всеми церковными журналистами на Украине и в России, пишущими об Украине.

- Мария Сенчукова, Якутская и Ленская епархия. Ваше Святейшество, вы только что были на Дальнем Востоке. Он крайне важный регион, что руководством нашего государства постоянно подчеркивается - существует Министерство по развитию Дальнего Востока, существует особая социально-экономическая стратегия по развитию Дальнего Востока. Тем не менее удаленность от столицы очень остро и глубоко переживается жителями районов, что иногда выражается даже в речевых конструкциях: «У вас в России», «Там в России», «У нас в Якутии». Ситуация усиливается еще и этническим разнообразием. У нас примерно поровну славян и представителей коренных народов. Как вам видится соработничество Церкви и государства в таком вопросе? Как в первую очередь духовно приблизить жителей Дальнего Востока к столице, к европейской части страны? Или, может быть, европейскую часть страны к Дальнему Востоку?

- Я недавно вернулся из поездки на Дальний Восток. Каждый год после своего избрания практически я там бываю - и не для того, чтобы посмотреть только Дальний Восток, полюбоваться красотами. Я бывал на Дальнем Востоке и до избрания, поэтому хорошо знаю регион, за небольшим исключением. Но посещаю его именно потому, что считаю Дальний Восток одним из общецерковных приоритетов. По многим причинам.

Во-первых, до революции, когда все-таки были очень благоприятные условия для миссионерской работы, для строительства храмов, монастырей, создания епархий, церковное строительство на Дальнем Востоке не было завершено. Оно было в какой-то начальной стадии. Мало было храмов, мало было духовенства. Он представлялся всей Церкви и всей стране как миссионерская территория, так оно и было. Были совершенно замечательные проявления миссионерской деятельности, в том числе, и в Якутии. И когда последний раз я был в Якутии, то был поражен, с каким пиететом якутская национальная интеллигенция относится к культурному подвигу русских православных миссионеров, которые создали грамотность, которые создали грамматику якутского языка, написали первые словари. А если представить себе, что словари печатались все на дальних типографиях, то нужно понимать, что для того, чтобы отпечатать книгу, надо было год из Якутии ехать до Москвы - и на собаках, и на лодках, и без дорог, и без GPS, и без всего прочего, даже без элементарных карт. Люди по рекам буквально на ощупь передвигались для того, чтобы отпечатать книгу или учебник. Они же все такое делали. Поэтому в Якутии сохраняется пиетет перед тем культурным подвигом нашего духовенства, что создает замечательную предпосылку для современного диалога Церкви с интеллигентным сообществом Якутии.

Ну а если говорить о том, о чем вы сейчас спросили меня, то в первую очередь важно, чтобы в Якутии, чтобы на Дальнем Востоке у нас духовенство было не приезжее из Москвы, а местное - вот тогда снимается очень много вопросов. Для местного духовенства нет понятия отрыва от центра, потому что они и есть центр - здесь их родина, они там родились, их не напугаешь ни 50-градусными морозами, ни мошкой, ни комарами. Здесь их природа, их родная страна. И чувства изоляционизма у них нету. Оно может появляться под влиянием искушений, когда приезжают заезжие какие-нибудь, богатые, особенно люди с перспективами экономического развития, когда начинают соблазнять различными картинами, вот тогда возникают соблазны.

Посещая Якутию и беседуя, в том числе, с руководством Якутии и с нашим духовенством, я говорил о том, что в связи с индустриализацией уединенных уголков великой России возникает опасность дурного влияния новых колонизаторов на душу местного населения. Меня вообще поражает чистота души местных людей. Когда начинаешь с ними разговаривать о темах, которые совершенно очевидны здесь, то чувствуешь, с каким большим интересом они реагируют на твои слова. Есть некая чистота.

Мы должны с большим вниманием, осторожностью относиться к духовному состоянию коренных народов с тем, чтобы не навредить. И, привнося наши технологии и финансы, нашу инфраструктуру, создавая предприятия, не разрушить духовную составляющую коренных народов, а, наоборот, ее укрепить. Именно поэтому нужно обязательно иметь духовенство из местных. Но важно также и церковно-государственное строительство в регионах Дальнего Востока.

Как я уже сказал, до революции процесс церковного строительства завершен не был. А потом, уже в советское время, вся религиозная жизнь на Дальнем Востоке была уничтожена. Ни один регион Советского Союза не был подвержен тотальному уничтожению религии, как на Дальнем Востоке. Было время, когда в Восточно-Якутском округе вообще не было храма. В Якутске стоял храм, но службы не было. Во Владивостоке потом появился несколько позже храм, в Хабаровске. Но, вообще-то, все огромные просторы, в которых две Европы может поместиться или больше, были без храмов. И поэтому сейчас мы в самом начале пути. Поэтому должно быть общецерковное и особое отношение к миссии на Дальнем Востоке.

Но некоторые вещи не решить без помощи государства или без помощи спонсоров. Достаточно вспомнить, сколько стоят билеты от Москвы до Хабаровска или Якутска, достаточно представить себе жизнь церковного миссионера вдали даже от тамошних центров, чтобы понять, что все должно сопровождаться, в том числе, и материальной поддержкой. Поэтому, обсуждая тему церковной работы на Дальнем Востоке, недавно в Хабаровске мы договорились о том, что будем создавать некие общие программы работы, в том числе, по поддержке коренного населения. Но и не только коренного населения. Необходимо подумать о строительстве храмов и о развитии духовного образования. И все должно проходить в рамках, я бы сказал так, церковно-общественного партнерства. Коли в нашей стране Церковь отделена от государства, то лучше говорить так. Ну а государство призвано заботиться, в том числе, о своем обществе. Так что предоставляется возможность и государству поучаствовать во всех церковных программах без нарушения тех принципов, которые заложены в наших институциях.

- Ставропольская и Невинномысская епархия, Лолита Склярова, пресс-секретарь. Ваше Святейшество, у меня вопрос от православных СМИ Северного Кавказа. Мы живем в многоконфессиональном и многонациональном крае. И, с одной стороны, мы должны вести миссионерскую деятельность, с другой стороны, - жить в мире и согласии с другими народами. Какой вы видите христианскую проповедь и миссию православных СМИ именно на Северном Кавказе?

- Я бы хотел как бы оттолкнуться от противного. Что нас раздражает, допустим, в проповеди протестантских групп, которые занимаются прозелитизмом среди православного населения? Ведь сама по себе проповедь в каком-то протестантском храме нас ведь не возбуждает. Нас настраивает на негативное отношение к проповедникам навязчивость, априорное превосходство их над нами, желание нас просветить каким-то светом, которого мы не знаем, и при всем том от нас полностью сокрыто - а что они из себя представляют? То есть вы имеете перед собой навязчивую пропаганду. И столь навязчивая пропаганда массово отвергается нашим народом.

Вот такой стиль проповеди, направленный на прозелитизм, на непременное обращение человека в свою веру, привел к тому, что позиции всех проповедников, которые имели очень большой потенциал к развитию в 90-е годы на развалинах Советского Союза, сдулись. Православная Церковь никогда не проповедовала людям, хватая за руку на улице, ходя по квартирам, составляя дневник, кто положительно отреагировал, кто отрицательно. Никогда проповедь не сопровождалась пряником - что если вы будете к нам приходить, мы вам организуем в Америку поездку или еще в какую-то другую страну и обеспечим вас гуманитарной помощью, что было актуально в 90-е годы. Мы проповедуем, исходя из своего собственного духовного опыта и без стремления во что бы то ни стало взять верх над тем человеком, которому мы несем свою проповедь. По крайней мере, так должно быть в идеале.

Поэтому мы не отказываемся от проповеди Христа, но в тех местах, где мы живем, и православные живут бок о бок с мусульманами, мы должны в первую очередь - банальная вещь, но ее нельзя не сказать - относиться с любовью к людям.

Если мы хотим, чтобы к Церкви была симпатия, то она не может возникнуть абстрактно, она возникает из симпатии к людям. Вот если мусульманин говорит: «У меня соседка православная, но ведь такая женщина, у меня беда произошла - она последнее отдает», неизвестно, станет он христианином или нет, ведь она же делала такое не для того, чтобы его обратить в христианство, она просто проявляла свои христианские чувства по отношению к соседу, но создается благоприятная среда для общения. И в нашем обществе, особенно там, где вы живете, где православные и мусульмане живут вместе и где есть достаточная сила с одной и с другой стороны, очень важно, чтобы наша проповедь была проповедь добрым словом и добрым делом. А дальше немножко нужно подумать и о том, что полную ответственность за Церковь несут не наши проповедники, а Святой Дух, который и управляет путями Церкви. Передать в руки Божьи последствия нашей христианской жизни в общении с нашими нехристианскими братьями. И, может быть, из опыта такого общения, если оно складывалось на основе любви, и вырастет какой-то замечательный плод, который можно будет признать результатом нашей миссии.

Поэтому я против крестовых походов, против навязывания своих убеждений другим, часто - силой или соблазном, я против того, чтобы, обращаясь к другим, мы смотрели на других сверху вниз. Но я за то, чтобы каждый, кто общается, будь то с мусульманином, с неверующим человеком или со своим братом, православным христианином, вел себя по-христиански. И тогда успех нашей миссии будет обеспечен.

- Наталия Захарьят, Рига, Латвия. Ваше Святейшество, в мае вы должны были приехать с пастырским визитом к нам в Латвию, но власти нашей страны попросили вас перенести визит, сославшись на напряженную международную обстановку. Как вы восприняли их просьбу, какие выводы для себя сделали? И изменилось ли ваше видение проблем на тех канонических территориях Русской Церкви, которые находятся за рубежом? И что должно произойти, измениться, чтобы ваш визит в Латвию все-таки состоялся в ближайшем будущем?

- Первое, с чего я хотел бы начать ответ на ваш вопрос, - то, что я абсолютно спокойно воспринял. В общем, если бы такое не вышло в прессу, то и не было бы, наверное, причин задавать вопрос. Тут обычная практика. Ведь принимающая сторона несет ответственность за качество визита. И, наверно, у наших латвийских партнеров, как теперь принято говорить, были какие-то соображения, что лучше провести визит в другое время, чем сейчас, в силу той политической обстановки, которая сложилась.

Я воспринял просьбу властей совершенно спокойно. И я с удовольствием поеду в Латвию с очень добрым чувством, там моя паства, там народ, с которым я бы хотел встретиться и помолиться вместе.

Приведу вам другой пример, когда я сам отказался. Мне предложили визит в одну страну. Я вообще ее люблю, я с удовольствием туда поеду. Но поскольку абсолютное большинство людей принадлежит к протестантской Церкви, то нам предварительно в диалоге надо прояснить некоторые позиции, касающиеся христианской антропологии. Имеется в виду та больная тема, которая сейчас стоит на повестке дня и которая связана с признанием нетрадиционных сексуальных отношений достаточным основанием для заключения брака. Я попросил, чтобы наши партнеры подумали. Они приехали и сказали, что они сейчас не могут согласиться на то, чтобы изменить свою точку зрения. На что я сказал: «Значит, не время для моего визита». В данном случае мы были инициаторами отказа. Но, уверяю вас, никак мой отказ не отразится на тех добрых отношениях, которые мы имеем с руководителями христианскими в той стране. Просто констатируется наличие проблемы. Вот точно то же самое было и в случае с Латвией.

Ваш вопрос меня заставляет еще о чем-то сказать. Он как повод. Дело в том, что в некоторых странах, и сейчас ситуация на Украине обостряет тему, личность патриарха Московского и всея Руси отождествляется исключительно с Российской Федерацией, а его жизненная позиция - с политикой российских властей. Причем такое происходит без всяких ссылок на заявления патриарха или на заявления Церкви, которые могли бы дать повод так толковать личность патриарха и его служение. Делается все огульно, особенно сегодня на Украине со стороны представителей, мягко выражаясь, неканонических православных образований. Там просто огульно патриарх отождествляется с государством: «Он является проводником, поэтому его нельзя пускать, поэтому он такой-сякой», - и так далее.

Что на самом деле имеет место? Когда в 1589 году Русской Церкви и Московскому архиепископу, митрополиту был усвоен высокий титул патриарха, то в грамоте, которая была подписана всеми восточными патриархами, и копия которой висит в Даниловском монастыре, в зале заседаний Священного Синода, был обозначен титул Московского Патриарха: архиепископ Московский и патриарх всех северных стран. Такой титул употреблялся до петровских времен.

После возрождения патриаршества в ХХ веке стали говорить «Всероссийский патриарх», имея в виду, конечно, не нынешнюю Российскую Федерацию, а Российскую империю, то есть всех православных людей, кто в империи проживал, все они относились к юрисдикции Московского Патриархата. А в послевоенное время слово «всероссийский» было заменено на «всея Руси». Провиденциально. Никто ж не знал, что распадется Советский Союз, появится независимая Российская Федерация, когда «всероссийское» звучало, как действительно связанное только с Российской Федерацией. Иногда такое решение приписывают Сталину. Никакой не Сталин автор, а автор, конечно, - патриарх Сергий, который провидел, может быть, а, может быть, чувствовал, что возвращение к домонгольской терминологии более правомерно, чем терминология XVIII века.

Я хочу сказать, что у патриарха ответственность не только за Российскую Федерацию, а за все страны, которые входят в его юрисдикцию. И Патриархат - не образование внутри одной страны, не церковное образование, которое покрывает один этнос, а, если хотите, каноническая юрисдикция на части света. Константинопольский Патриархат имел юрисдикцию в рамках Византийской империи, Римский Патриархат - в рамках Западно-Римской империи, Александрийский Патриархат - в рамках южных стран от Византии, Антиохийский Патриархат - всего Востока за пределами Византийской империи, включая Индию. И когда отпал западный Патриархат, то на место западного Патриарха был избран Московский Патриарх всея Руси и всех северных стран, в юрисдикцию которого входила бы вся христианская ойкумена на север от Византийской империи. Патриарх гиперборейских стран - вот так звучит по-гречески. Гиперборея, то есть все то, что севернее Византии. Такова история, и мы могли бы употреблять такой титул и сейчас, его никто не отменил, но как-то укоренился «Патриарх Московский и всея Руси».

Так вот, вне зависимости от того, являются ли страны, объединенные Московским Патриархатом, частью какой-то общности, которая была в Российской Империи, являются ли они частью общности, как было в Советском Союзе, или они суверенны и независимы друг от друга, от такого каноническая юрисдикция Московского Патриарха, провозглашенная на Константинопольском соборе, когда вручался томос, не умаляется. А что такое значит для патриарха? Значит, что у него нет избранных народов, привилегированных народов и привилегированных стран. У него нет табели о рангах, что вот такая-то страна, такой-то народ - на первом месте, а вот такая-то страна, такой-то народ - на пятом месте. Они все - его паства, что налагает на патриарха определенные ограничения, заставляет патриарха принимать во внимание интересы всех православных людей, которые находятся в его юрисдикции. И если патриарх от такой позиции отходит - он как бы теряет своей мандат.

Вот почему все обвинения в адрес патриарха - и ныне здравствующего, и предыдущих, - что они являлись проводниками политики одного государства - являются принципиально неверными. Потому что такая позиция, которая приписывается патриархам, не может быть связана с самой природой служения патриарха. Я надеюсь, что в Латвии такое тоже хорошо понимают.

- Красноярская митрополия, Андрей Скворцов. Ваше Святейшество, сегодня многие невоцерковленные молодые люди страдают от того, что не могут достичь карьерных высот, порой даже боятся слова «неудачник». Каковы основные критерии оценки жизненного пути истинного христианина, и не идут ли они в противоречие с теми представлениями об успешности, которые свойственны современному обществу?

- Вообще я очень не люблю слово «удача», как не люблю слово «повезло». И то, и другое лишено смысла. Нет рационального смысла. Как вы опишете удачу, или как вы опишете слово «повезло»? Такое слово чаще употребляют атеисты, люди, которые ни во что не верят, говорят: «Мне повезло». Поэтому «удачник» и «неудачник» - неудачные выражения.

А вот теперь мне бы хотелось ваш вопрос перевести в несколько иную плоскость. После грехопадения весь род человеческий стал неудачником, все мы. Потому что грехопадение изменило вектор цивилизационного развития. Мир должен был быть другим, потому что мир и человек предназначены для другого, предназначение прекрасно описано в книге Бытия.

Каким должен был быть мир и человек, что главное, к чему должен человек стремиться и чем он должен наслаждаться, что должно быть источником его вдохновения, радости? Общение с Богом. В таком смысле мы все неудачники, потому что мы все живем в логике того самого греховного мира, который возник в результате грехопадения. Если в рамках греховного развития есть кто-то удачник или неудачник, то можно спросить: «В чем удачник-то? Больше получаешь?» Всегда человеческое счастье зависит от количества денег? Почему тогда миллионеры кончают жизнь самоубийством? Почему сын самого богатого человека в Италии бросился с моста в Тибр и разбился? В чем дело-то, денег не хватало? 60 миллиардов, кажется, было состояние. 60 миллиардов - сумасшедшие деньги, представить себе трудно! Так вот, не количество денег.

Другая удача - карьера и власть. Опять-таки, как относиться к власти? Можно наслаждаться властью, но чаще всего наслаждение властью плохо кончается, потому что власть всегда связана со служением, а если человек начинает понимать, что власть - служение и такой идее подчинять свою жизнь, то если он расскажет тому, кто ему завидует, как он живет, то тот скажет: «Зачем мне такое нужно?»

Власть - подвиг, что хорошо было выражено в идее монархической власти, когда монарх должен был отказаться от того-то, от того-то и от того-то, в том числе и от брака по любви. Самое дорогое для человека - создать семью, любить другого человека. Будучи зажатым определенными обязательствами, монархи не могли жениться по своей воле. Можно провести аналогии с монашеством. Они делали выбор вопреки своему (можно использовать слово «инстинкт», но не хорошо по отношению к людям) самому сильному и яркому чувству. Можно продолжить перечень.

Если человек является неудачником с точки зрения того, что у него не состоялась карьера, но если он живет внутренней богатой жизнью, если он не одет в самый красивый и дорогой костюм, а предпочитает ходить в скромной одежде, но с раем в сердце, то разберитесь - кто удачник, а кто неудачник. Удачник - тот, кто счастлив. Полный удачник - тот, кто оправдание на Божьем суде получит. Поэтому если мы посмотрим на данную тему сквозь призму того, что с человечеством произошло на заре его существования, сквозь призму божественного замысла, то становится ясно, что не некие фетиши в нашей повседневной жизни, как деньги, карьера и так далее, являются признаками нашей удачи, а внутреннее состояние души, близость с Богом. Здесь самые великие удачники - угодники Божии. Серафим Саровский - самый великий удачник. Без всяких признаков карьерной или прочей удачи. Дай Бог, чтобы христианские убеждения вооружали людей и способностью спокойно взирать на какие-то срывы в карьере, которые происходят, или на материальные какие-то трудности, которые возникают. Самое главное, чтобы христианин не терял способности всегда бдительно относиться к своему внутреннему миру.

- Священник Димитрий Никитин, Барнаульская епархия. В одном из недавних интервью архиепископ Горловский Митрофан, рассказывая о ситуации на Юго-Востоке Украины, упомянул о небольшом количестве священнослужителей, которые из-за боевых действий в буквальном смысле слова побросали свои приходы. На ваш взгляд, можно ли дать однозначную оценку их действиям? Как, не впадая в осуждение, относиться к подобным случаям? И, наверное, самый главный вопрос: как должен действовать каждый из нас, окажись он в подобной ситуации?

- Я думаю, что каждый должен по совести поступать. Но иногда ведь и совесть, как хрупкий сосуд, оказывается подвержена коррозиям и деформациям. Глубоко убежден, что нужно поступать так, как поступил и поступает владыка Митрофан, архиепископ Горловский и Славянский, и как поступает абсолютное большинство наших клириков, которые сегодня несут свое служение на Востоке Украины. Они остаются со своим народом, нередко они за такое страдают. Мы знаем о жертвах среди духовенства. Мы знаем о тех, кто подвергался пыткам и жестоким допросам. Мы знаем о храмах и монастырях, которые были разрушены бомбардировками. Конечно, в сложившихся обстоятельствах оставаться со своим народом - подвиг.

А тем, кто уехал, Бог судья. Надо знать все обстоятельства, поэтому я не могу кого-то персонально осудить сейчас. Бог знает, какие были причины. Но если оценивать ситуацию с точки зрения священнического призвания, то она ненормальная. Потому что внешние тяготы не могут быть оправданием к тому, чтобы оставить свое служение. «Образ буди верным словом, житием, любовию, духом, верою...» - и так далее, слова апостола Павла. Если быть образом верным, то такое означает, что твой статус должен быть таким, чтобы ты являл образ. Не думаю, чтобы верным образом была семья священника, которая оставляет то место, где батюшка несет свое служение и просто, спасая себя, его покидает.

Но еще раз хочу сказать: не могу быть судьей, не зная всех обстоятельств. И здесь, конечно, огромный вызов всем, кто хочет стать священником. Никогда не надо связывать свою жизнь будущую священническую, и тем, кто стал уже священником, - исключительно с материальной обеспеченной и комфортной жизнью. Таков абсолютно неправильный подход к избранию своего жизненного пути. Я отношусь к тому поколению, которые родились после войны сразу, которые застали тяжелейшие хрущевские гонения. И когда представители моего поколения принимали решения становиться священниками, то тогда не было никаких шансов связать свое будущее служение с материальным благополучием и со спокойствием. Потому что каждый, кто вставал на священнический путь, подвергал себя некоему изгойству. Он становился человеком второго или даже десятого сорта в обществе. Его материальное благополучие не могло быть достаточным, потому что духовенство подвергалось особому налогообложению, и 51% зарплаты должны были отдавать государству - только потому, что они священники. О таком, может быть, мало кто знает, но было именно так.

Я сам жил в семье священника, и мое детство прошло в нищете. И когда я принимал решение стать священником, я знал, что я не буду никогда богатым человеком и никогда не буду занимать никакого почетного положения в обществе. И то, что изменилась ситуация в стране, - приятный сюрприз. Но готовили мы себя для другого. И не я один такой был. Все мальчики, которые поступали к семинарию, они себя готовили к другому, вплоть до самого опасного и неприятного, что могло быть в любой момент, особенно в связи с недавно пережитыми хрущевскими гонениями. Мы могли вновь погрузиться в такую атмосферу, в том числе и притеснений, которая имела место в 30-е годы, в 20-е годы или в конце 50-х - начале 60-х.

Поэтому глубоко убежден, что перед принятием священного сана каждый должен самому сказать: я буду счастлив. И в том случае, если у меня будет материальное благополучие, и в том случае, если я его буду лишен. Если я буду в мирных условиях или в военных условиях. Я буду счастлив не потому, что я буду занимать заметное положение в обществе или не буду его занимать. А я буду счастлив потому, что я служу Господу. И таково мое призвание. И дай Бог, чтобы именно так формировалось современное духовенство Русской православной церкви, под влиянием такого подхода к жизни, а не какого иного.

- Евгения Жуковская, главный редактор портала «Приходы». Ваше Святейшество, за минувшие пять лет в наших епархиях возникают настоящие мультимедийные центры с телестудиями, радиоканалами, различными разнопрофильными журналами и газетами. Вы уже затрагивали в своей речи тему ответственности православных журналистов. Скажите, ваше Святейшество, что вы ждете от тех журналистов, которые работают внутри церковных структур - в синодальных учреждениях, епархиальных управлениях, духовных школах? Какова мера ответственности перед Церковью и перед Богом христиан, трудящихся в светских СМИ?

- Я уже вначале немножко говорил о церковных журналистах, не буду повторять, а вот в отношении тех, кто в светских СМИ трудится, вы задали очень хороший и правильный вопрос. Сегодня ресурсами одной только церковной журналистики мы обойтись не можем. Они несоизмеримы с потребностями Церкви. И если проанализировать, каков процент вклада в формирование религиозных взглядов нашего общества, даже в формировании осведомленности о жизни Церкви церковных СМИ и нецерковных СМИ, то процент нецерковных СМИ намного перекроет процент СМИ церковных. Поэтому я с величайшим уважением отношусь к тем журналистам, которые работают в сфере светских СМИ, стараюсь по мере возможностей встречаться с такими журналистами, считаю, что их положительный вклад в то дело, которое совершает Церковь, трудно переоценить. Потому что они светским языком, с использованием светских категорий мышления и применительно к современной культуре тех, кто является их читателями или смотрит их передачи по телевизору, говорят о жизни Церкви.

Такое не значит, что вся их деятельность должна быть оценена самой высшей оценкой, часто она лишь только на удовлетворительном уровне осуществляется. Поэтому задача Церкви заключается в том, чтобы помогать светским журналистам совершенствовать свое мастерство применительно к церковной деятельности. Очень важно, чтобы Церковь была открыта к тому, чтобы таких людей принимать, чтобы вместе с ними работать, чтобы они не только рационально воспринимали церковную жизнь, но и сердцем чувствовали Божью правду, общаясь с Церковью. Я бы хотел поблагодарить, пользуясь случаем, тех наших братьев и сестер, которые работают в светских СМИ, находят время и силы, чтобы освещать жизнь нашей Церкви. Благодарю!

- Российский православный университет, Николай Щипков. Ваше Святейшество, несколько лет назад в Калининграде рядом с советским памятником погибшим рыбакам, выполненном в стиле модерн, был установлен памятник святителю Николаю Мирликийскому, который выполнен, напротив, в стиле классической скульптуры. Два памятника из совершенно разных культурных парадигм родили невероятный мощный художественный ансамбль. Мой вопрос заключается в том, возможно ли, по вашему мнению, с помощью искусства преодолеть различие разных исторических эпох, найти какое-то примирение? Например, изменить символику мавзолея, не убирая его совсем с Красной площади?

- Короткий ответ будет: и да, и нет. Вы затронули тему, которая меня очень интересует. Я уже где-то говорил, что для меня история искусства - чрезвычайно важный предмет. Без знания истории искусства тяжело понять, что с родом человеческим происходило. Искусство - как окошечко, через которое мы подсматриваем в прошлые эпохи, через него можно очень многое понять. Боюсь слишком пространно отвечать на ваш вопрос, но кратко попытаюсь.

Если говорить об истории искусства, то западноевропейское искусство, в частности, постоянно возникало на стыке разных идейных парадигм. Возьмите романские базилики в Риме, что они такое? Языческие храмы, но языческие храмы стали мощными монументами христианской цивилизации. Базилики Иоанна Латеранского в Риме IV века - собственно говоря, архитектурное произведение античного языческого мира. Если сказать о романском стиле в Западной Европе - то же самое. Налицо как бы ренессанс старого римского катакомбного и языческого стиля, который приобрел христианское измерение. Творчество наполнилось христианским измерением, даже в скульптурных формах.

Ренессанс сорвался, конечно, опять в возрождение язычества, а барокко явило нам красоту боговоплощения. В западноевропейском понимании барокко - красота воплощенного Спасителя, красота воскресения, от чего все его формы, что нельзя сказать о рококо, оно явилось уже декадансом. В лучшем проявлении всей описанной истории мы видим сочетание факторов нерелигиозных с факторами религиозными, то есть две как бы разных парадигмы - языческая и христианская. Та же самая парадигма эпохи Возрождения, с его центром на антропоцентризм, поклонение язычеству, с величайшими духовными прозрениями. Вот вам храм апостола Петра в Риме - то же самое доказательство. Возьмите вы русский модерн, хотя он не только русское явление XIX-го и начала ХХ века, там тоже было абсолютно секулярное движение, абсолютно секулярный стиль. Что происходит в России, особенно в России? Модерн возобновляется. Возьмите вы храмы Марфо-Мариинской обители в Москве, возьмите Никольский морской собор в Кронштадте - формы-то все псевдовизантийские, а содержание-то все - русский модерн.

И идея, которая выросла из секулярного мышления, была воцерковлена при общении с христианской идеей. Ведь Санкт-Петербург - что уж там говорить-то - западно-европейский город! Мы же молимся в Петербургских соборах с не меньшим религиозным чувством, чем в московских храмах. И мы имеем пример того, как христианская идея не просто синтезирует с идеей нехристианской, как она может сосуществовать с такой идеей. Мы имеем, конечно, пример того, что может произойти и что я мог бы сформулировать как «да» на ваш ответ. Но может быть и «нет».

Есть такие формы культуры, которые порождают абсолютно противоположные настроения у людей, которые невозможно связать вообще ни с каким религиозным чувством, которым вообще нельзя найти никакого применения. Я даже не хочу говорить о мавзолее, он особая тема, может быть, в следующий раз. Просто если даже говорить о современной культуре, нас иногда приучают к каким-то эпатажным формам современной культуры, показывают какую-то жуть, какой-то нонсенс, идиотизм, простите. Заставляют удивляться - какая-то кучка людей, которая вдруг начинает аплодировать и говорить: «Вы не понимаете, что такое прекрасно?» - «Нет, я не понимаю!» - «Вы не посвященный человек».

Мне рассказывали такую историю, дело происходило в Чикаго на замечательном концерте симфонической музыки. Концерт закончился, и объявили, что сейчас будет представлена экспериментальная музыка. Начали играть какофонию. Что вы думаете? Все сидят, на лицах напряжение, сомкнутые брови, желание понять, что происходит, а понять невозможно! Но ведь и сказать, что «Король-то голый!», все боятся, а вдруг я самый глупый? В таком зале, при такой поддержке, на весь огромный зал нашелся один человек, который встал и демонстративно вышел, а все остальные захлопали после окончания произведения.

Когда нас приучают к мерзости и глупости под видом искусства - никакого примирения быть не может. Нельзя отдавать свою душу в плен дьяволу. Искусство - в первую очередь явление прекрасного, явление гармонии. Если в искусстве не раскрывается закон гармонии, а именно он лежит в основе всего мироздания, значит, перед нами не искусство, значит, оно псевдоискусство, антиискусство. Значит, цель такого искусства - не возвышать человеческую личность, а разрушать ее, значит, вы просто имеете дело с дьяволом, и с ним не может быть никаких компромиссов.

Короткая ссылка на новость: http://4pera.com/~kUGh0


Люди, раскачивайте лодку!!!