Политический кризис в Москве и Севастополе. Взгляд консервативного избирателя

На любой политический кризис можно взглянуть с разных сторон, и его истоки можно прослеживать, выбрав за исходную точку разное время. На нынешний кризис в России, связанный с грядущими выборами в Мосгордуму, разумно было бы посмотреть в перспективе восьми лет. То есть - выбрав в качестве точки отсчета кризис, который последовал за объявлением о возвращении Владимира Путина во власть и декабрьскими госдумскими выборами. Партия «Единая Россия» выступила тогда не слишком для себя удачно.

В 2012 году Владимиру Путину удалось более или менее благополучно вернуться к президентскому служению, переместив своего преемника Дмитрия Медведева в кресло премьер-министра. Однако режим третьего срока уже значительно отличался от того, который был сформирован самим Путиным и его командой в 2007-м, к моменту передачи власти Медведеву. В результате объявленных Медведевым политических реформ были возвращены выборы губернаторов и значительно облегчена регистрация партий. «Единая Россия» перестала быть единственной партией начальства: в ряде регионов победу одержали и сформировали исполнительную власть представители так называемой думской оппозиции, то есть таких партий, как КПРФ, ЛДПР и «Справедливая Россия». В 2013 году в Москве состоялись остро конкурентные выборы главы столицы, на которых главный оппозиционер России Алексей Навальный собрал 27% голосов. Оппозиции в Москве, в том числе несистемной, теперь давали возможность беспрепятственно проводить массовые митинги протеста, что и происходило много раз по целому ряду поводов, включая запрет на усыновление российских детей иностранцами или же присоединение Крыма.

Отмечу ряд других важных моментов. В 2016 году спикером Госдумы стал бывший куратор российской внутренней политики Вячеслав Володин, и с тех пор началось очень постепенное движение нижней палаты российского парламента и господствующей в ней фракции «Единая Россия» к обретению известной доли самостоятельности от исполнительной власти. Двумя годами ранее, в сентябре 2014-го, в присоединенном к России городе Севастополь состоялись первые выборы в заксобрание, по итогам которых в представительном органе власти сформировалось устойчивое большинство депутатов, в основном - недавних активистов Русской весны, которые впоследствии вступили в острый конфликт с исполнительной властью в Севастополе. Возник прецедент независимого городского представительства, и его лидерами стали те самые патриоты России, кто возглавил пророссийское восстание в городе и привел его в родную гавань.

Если все-таки отступить назад к 2012 году, то нужно сделать вывод, который по своим причинам сегодня не решаются делать в России ни власть, ни либеральная оппозиция. Режим прошел кризис 2011-2012-х относительно благополучно по той причине, что сумел доказать, что способен к переменам в духе медленной, постепенной демократизации, способен к модернизации.

Режим спасло в тот момент отнюдь не темное непросвещенное большинство, готовое присягнуть любой железной руке, гарантирующей минимум жизненных благ. Режим поддержал на выборах 2012-го и последующих годов умный консервативный избиратель, признающий приоритет государственного суверенитета, но в то же время не желающий видеть свою страну патримониальной диктатурой среднеазиатского образца.

Разумный консервативный избиратель был готов и дальше голосовать за Путина, но только при том непременном условии, что президент олицетворяет эволюционный путь развития в сторону современного общества, где есть справедливый суд и свободный парламент. Ради задачи национального возрождения избиратель был готов примириться с элементами авторитаризма, но только в том случае, если он понимал, что они носят временный характер и обусловлены реальными национальными интересами, а не корыстными потребностями элиты.

Проблема состояла в том, что консервативного избирателя в России в публичной политике никто не представлял. В сущности, все системные партии в России выражали интересы тех или иных сегментов деидеологизированной бюрократии. Несистемная либеральная оппозиция очевидным образом была далека от подобного консервативного, но и не реакционного образа мысли. В числе радикальной патриотической оппозиции пребывало много поклонников самодержавия или сталинского режима, и даже если радикал-патриоты заигрывали с демократической идеей, то - без особой любви к институтам суда или представительства. Поэтому многие люди того консервативного образа мысли, который я пытаюсь охарактеризовать, с надеждой смотрели в сторону Севастополя, в котором пять лет работало независимое законодательное собрание, лидерами которого были вполне по современному мыслящие патриоты, и многие из них пребывали под западными санкциями за участие в событиях Русской весны 2014 года. Нам казалось, что именно здесь, в легендарном городе русского флота, рождается то соединение русской идеи и свободы, которое смогло бы стать характерным признаком русской цивилизации в XXI веке.

Впрочем, для менее патриотически настроенной общественности символом постепенной либерально-консервативной эволюции режима стал мэр Москвы Сергей Собянин. При Людовике XIV бывшие участники дворянской фронды потеряли Генеральные Штаты, но приобрели Версаль. Участники так называемой болотной фронды приобрели собянинскую Москву с ее бесконечными выставками, музейными комплексами, телестудиями - приложением деятельности бесконечно разросшегося в своем объеме креативного класса.

Однако молодым и активным представителям креаклитета нужна была для полноты самореализации общественная активность. И вот примерно с 2016-го и особенно 2017 года, довольно значимых для Москвы муниципальных выборов, стало давать о себе знать новое явление столичной жизни - районный активизм. Едва ли не в каждом московском районе стали появляться группы людей, отстаивающих местные парки и скверы, архитектурные памятники, детские сады и больницы от уничтожения в ходе тотальной застройки. Трудно было не прийти к выводу, что рано или поздно проблема выйдет на общегородской уровень. Причем что-то аналогичное стало происходить и в других городах России, в том числе в связи с проблемами утилизации мусорных отходов.

Возникал естественный вопрос: если в Севастополе с произволом администрации столь эффективно борется местное заксобрание, отчего же нельзя повторить его опыт и в Москве, где проблем в разы больше? Местное представительство, конечно, не способно самостоятельно решить экономические проблемы города, но стать надежным защитником природных зон, исторической застройки оно вполне в состоянии.

Прогрессивный локализм, как назвали указанное явление американские эксперты Роберт Аткинсон и Майкл Линд, явно набирает силу в России, что и неудивительно в условиях сетевого сообщества. Лет десять назад я и не знал о том, что отдельные фонари в нашем спальном районе Раменки относятся к 1940-м годам и представляют некоторую ценность. А несколько лет назад я узнал об их раритетности из публикаций какого-то местного краеведа, которые обнаружил в сети. Соответственно, вчера бы у меня не было особого мотива бороться за сохранение реликвии, а сегодня она у меня появилась, тем более что мое возмущение могут в случае угрозы фонарям разделить десятки или сотни жителей моего микрорайона, с которыми я могу найти контакт по социальным сетям.

Было очень опрометчиво полагать, что районный активизм не станет рано или поздно политической проблемой общегородского уровня, что действия муниципальных депутатов, получивших известность на волне ностальгии по недавнему прошлому и стремления сохранить его атрибуты в настоящем (по сути - стихийный консервативный протест жителей крупного города за сохранение облика своего района), не выльются в конце концов в политическое движение всемосковского и шире - всероссийского - масштаба. Так и произошло.

Проблема состоит еще и в том, что сегодня власть не может объяснить свои явно несправедливые действия по снятию отдельных кандидатов с выборов за якобы неправильно собранные подписи исключительно происками заграницы или же влиянием хищных олигархов. В Севастополе с выборов были сняты - по совершенно ничтожному формальному основанию - те партии, в руководстве которых были герои Русской весны, рискнувшие своими жизнями и своим благополучием в борьбе за интересы России. Даже аргументы такого криптомонархического толка в духе «Нет Путина, нет России» сейчас не работают именно по той причине, что даже в Москве формально оппозиция сейчас не выступает против конкретно Путина. О Севастополе и говорить нечего - там просто нет антипутинских сил в городе, там есть люди, которые не хотят расставаться с городским самоуправлением и самостоятельностью народного представительства.

Иными словами, в 2019 году система как будто продемонстрировала предельную ограниченность своего модернизационного потенциала. По своим структурным причинам, в силу явной зависимости от элитных интересов - в частности, от интересов строительного лобби или же иных влиятельных бизнес-групп - система не способна пойти даже на ограниченную демократизацию, расширить пространство местного самоуправления, открыться для элементов районного активизма, даже при условии его общей политической лояльности.

Торможение модернизации на всех фронтах - на московском, на севастопольском, на общефедеральном (учитывая, что предложения о расширении прав представительной власти по формированию правительства не находят поддержки в администрации президента) - приводит, с одной стороны, к разочарованию граждан и падению цифр поддержки главы государства, а с другой стороны - к обострению внутриэлитного противостояния. И как часто бывает в ситуации острого элитного кризиса, разные стороны конфликта уже начинают обращаться за символической поддержкой к прозападным силам в обществе, что само по себе чревато очередным государственным коллапсом, который может - в случае начала очередной российской смуты - привести к краху всей системы мировой безопасности.

Безусловно, демократия в России не может не иметь определенных ограничений. Но одно дело - ограничения, налагаемые законом, пускай и чрезмерно жестким, другое - демонстративное нарушение закона, свидетельствующее о том, что система не готова играть по ее же собственным правилам.

Второе никогда не приводило ни к чему хорошему. У власти есть один-единственный позитивный, хотя и неудобный выход: выпустить в федеральное поле новую патриотическую оппозицию, способную отобрать у прозападных сил монополию на протест, привлечь к себе все борющиеся за локальное самоуправление силы под общей консервативно-демократической платформой. Которые бы, не подвергая сомнению и вызову основы внешней политики Путина, тем не менее настаивали бы на острожном, но неуклонном продвижении государства в сторону политической демократизации.

Если бы такая консервативно-демократическая альтернатива победила в начале XX века, Россия прошла бы фазу буржуазной трансформации без срыва в коммунистический тоталитаризм. Если бы она смогла победить в конце того же столетия, возможно, Советский Союз не был бы ввергнут в олигархический хаос, выходом из которого стал режим личной власти вначале Бориса Ельцина, а затем - Владимира Путина. Сейчас еще есть шанс эволюционным путем пройти нынешний кризис, но тогда администрации президента следует пересмотреть свое отношение к региональному самоуправлению и представить обществу феномен севастопольского заксобрания как пример для подражания, а не как некую аномалию, требующую исправления.

Лучшим выходом из кризиса мог бы стать широкий патриотический консенсус, который не позволил бы прозападной оппозиции рано или поздно прорваться к власти на основе естественно растущих протестных настроений в обществе, как в конце концов произошло в Сербии в 2000-м, а затем на Украине в 2004-м и 2014 годах.