Канал влияния Эрдогана. Турецкие действия вокруг Черноморских проливов и безопасность России

Политический скандал в Турции в апреле 2021 года, вызванный письмом 103 морских офицеров, включая адмиралов, привлек внимание к одной из ключевых проблем международных отношений: проблеме статуса Черноморских проливов и возможных его изменений в связи со строительством канала «Стамбул».

Интерес к теме повышает нервная реакция турецкого руководства. Дюжину отставных офицеров из числа подписантов сразу задержали и поместили под арест, обвинив в попытке госпереворота и в связи с Фетхуллахом Гюленом. Реджеп Эрдоган назвал их врагами Ататюрка и республики. А ведь авторы письма всего лишь сказали, что сейчас не время начинать дискуссию о Конвенции Монтрё 1936 года, в особенности в связи с планами по строительству нового канала, так как конвенция полностью отвечает интересам Турции.

Эрдоган крайне болезненно реагирует на критику и не любит, когда ему в открытую перечат, видя в критике заговор как лично против него, так и против системы. Но, даже принимая во внимание своеобразное отношение турецкого общества к собственным вооруженным силам, нельзя не заметить, что налицо явный перегиб. Некоторые из отставных адмиралов уже отсидели положенные сроки после неудачной попытки военного переворота 2016 года. 

Если же говорить о позиции самого турецкого лидера, то на высоком политическом уровне было заявлено, что президент, когда захочет, может выйти из тех или иных международных соглашений, включая Конвенцию Монтрё. Подобные заявления хороши для пропаганды, но не имеют отношения к реальности. Режим конвенции - сфера действия не национального турецкого законодательства, а международного права. Ее изменение и пересмотр возможны лишь в ходе работы новой международной конференции, а не в одностороннем формате.

Монтрё и Турция

Правда ли, что без Конвенции Монтрё Турции станет намного легче жить? На самом деле - наоборот: в ее отсутствие к черноморским проливам неизбежно станут применяться нормы и положения Конвенции ООН по морскому праву 1982 года, а значит черноморские проливы будут автоматически отнесены к категории международных с правом транзитного прохода, которое одинаково применимо как к гражданским судам, так и военным кораблям, и не может быть приостановлено. 

Ключевое значение имеют два критерия: географический и функциональный. Последний означает, что проливы давно и постоянно используются для международного судоходства. А первый - то, что они соединяют одну часть открытого моря/исключительной экономической зоны (в Эгейском море) с другой частью открытого моря/исключительной экономической зоны (в Черном море), а значит - здесь должно быть применимо право транзитного прохода.

Турция, конечно, может полагаться на то, что она не числится участницей ни Женевских конвенций по морскому праву 1958 года, ни самой Конвенции ООН по морскому праву 1982-го, в рамках которой и было закреплено право транзитного прохода. То есть теоретически она может не исполнять их нормы и положения. Но турецкий подход не учитывает того обстоятельства, что конвенция 1982 года кодифицировала (естественно, за некоторыми исключениями) нормы международного обычного права, обязательные для исполнения всеми членами международного сообщества. 

Конечно, вопрос о том, является ли право транзитного прохода устоявшейся нормой обычного права, носит дискуссионный характер. Соединенные Штаты в своих военно-стратегических интересах доказывают, что да. А, например, Иран считает, что нет - и им могут пользоваться исключительно страны, которые конвенцию подписали и ратифицировали. 

Таким образом, Иран, не участвующий в конвенции, может не признавать соответствующее право за США, которые тоже остаются вне ее рамок. В отношении черноморских проливов допустима та же логика. А с нашей точки зрения, право транзитного прохода движется к тому, чтобы стать в перспективе нормой международного обычного права.

Конечно, не все заявления президента Реджепа Эрдогана можно назвать бахвальством. Так, он совершенно прав, говоря, что строительство канала «Стамбул» параллельного проливу Босфор упрочит суверенитет Турецкой Республики. Конвенция Монтрё хоть и закрепила суверенитет Турции над проливами, но он все равно ограничен в ее рамках. Прежде всего - в том, что касается режима торгового судоходства, в отношении которого должна действовать полная свобода. 

С 1980-х Турция активно использует экологическую риторику для ужесточения режима прохода через проливы коммерческих судов. В рамках принятых регламентов и инструкций по их исполнению Анкара вводит все новые и новые ограничения: от максимального размера судна до необходимости использовать лоцманскую проводку в тех или иных случаях. 

Но Турция забывает, что предмет регулирования находится в сфере действия не национального, а международного права. Никакие односторонние действия Турции не могут рассматриваться как легитимные без одобрения всех участников Конвенции Монтрё или же одобрения на уровне Международной морской организации (IMO), ответственной за обеспечение безопасности судоходства. Регламенты и инструкции не являются поправками к конвенции.

И вот Турция нашла выход - строительство канала «Стамбул», в котором регулирование судоходства будет целиком и полностью основано на внутреннем законодательстве, и проходить его придется исключительно по правилам, которые установит Анкара. 

Слова же Эрдогана о том, что строительство нового канала нельзя связывать с Конвенцией Монтрё, - и лукавство, и правда одновременно. Правда - потому что появление «Стамбула» не может привести к автоматическому разрушению режима конвенции, поскольку заход в акваторию Черного моря из Эгейского все равно будет пролегать через Дарданеллы. То есть ограничения - по классу, водоизмещению, времени присутствия - будут сохраняться в отношении военных кораблей нечерноморских государств. 

А лукавство - потому что канал «Стамбул» - первый шаг. Второй - строительство канала, параллельного Дарданеллам, что, как утверждается, можно будет сделать гораздо проще, быстрее и финансово необременительно. А тогда, как, видимо, считают в Анкаре, страна получит возможность если не избавиться от ограничений Монтрё, то как минимум заменить режим конвенции на новый, максимально приближенный к режиму прохода через внутренние воды прибрежного государства. И в качестве бонуса - возможность зарабатывать на проходе судов.

Турция затевает опасную игру. В отношении искусственно созданных гидротехнических сооружений, к которым относятся каналы, сложилась, по мнению большинства экспертов, норма международного обычного права. Они служат для обеспечения интересов международного судоходства, здесь должна действовать полная свобода и для гражданских судов, и для военных кораблей, а меры регулирования прохода не должны носить дискриминационный характер. 

Иными словами, Турция находится в плену опасной иллюзии. Она полагает, что сможет удержать контроль над судоходством в каналах в своих руках и самостоятельно решать, кого пускать, а кого нет. Но, как представляется, Турции не удастся создать здесь какой-то уникальный правовой режим, который отличался бы от существующих в Суэцком и Панамском каналах.

Главные интересанты - конечно же, США и их союзники по НАТО, которые были бы рады избавиться от ненавистных им ограничений Монтрё по классу (все кроме авианосцев и подлодок), водоизмещению (45 тыс. тонн - корабли под всеми флагами нечерноморских стран; 30 тысяч - под флагом одной страны; 15 тысяч - максимум во время прохода проливов; 10 тысяч - максимум для одного корабля) и времени пребывания (21 день) - в отношении своих военных кораблей с целью расширения присутствия своих ВМС в акватории Черного моря уже на постоянной, а не ротационной основе.

Вероятно, Турция посылает сигнал как Москве, так и Вашингтону. Россию она пугает тем, что именно в ее руках находится ключ от безопасности в Черном море и она будет им распоряжаться в собственных интересах. 

Но означает ли позиция турецкого руководства, что Анкара готова полностью отказаться от подхода, который устраивал Россию и в соответствии с которым вопросы обеспечения безопасности в регионе должны решаться черноморскими странами без привлечения внерегионалов? 

Конвенция Монтрё исходила из приоритетного учета интересов Турции и остальных черноморских государств в области безопасности, а строительство каналов способно привести к противоположной ситуации и открыть Черное море для всех желающих, тем самым потенциально увеличив уровень напряженности. США будут бесконечно рады. Но готова ли к переменам сама Турция?

Предыстория вопроса

Впервые после взятия Константинополя в 1453 году турецкое господство в Азово-Черноморском бассейне было поставлено под вопрос через 240 с лишним лет, когда Россия захватила Азов и получила контроль над устьем Дона. Впрочем, не слишком удачная для России русско-турецкая война (1710-1713) на несколько десятилетий замедлила расширение российского влияния в Причерноморье. Вопрос о правах прохода через Босфор и Дарданеллы в тот период не ставился в принципе - даже торговля на Черном море велась только с использованием турецких судов. 

Ситуация начала меняться с подписанием Кючук-Кайнарджийского мира (1774), впервые разрешившего плавание в турецких водах российским торговым судам. Вопрос прохода военных кораблей решен, однако, не был. Впервые он был урегулирован в рамках Константинопольских союзных договоров 1799-го и 1805 годов, позволивших российским военным кораблям проходить проливы. Черное море объявлялось закрытым для военных и каперских судов третьих держав. Но после поражения третьей антифранцузской коалиции Османская империя пошла на сближение с Францией, и вскоре очередная русско-турецкая война перечеркнула достигнутый было результат.

Поражения турецких войск под Рущуком и у Слободзеи в 1811 году вновь заставили Турцию пойти на переговоры. Но Бухарестский мир не решал вопроса прохода военных кораблей, подтвердив, впрочем, ранее полученные свободы торгового мореплавания. В 1826-м положения договора подтверждены Аккерманской конвенцией. Но уже год спустя, в 1827-м, Турция ее аннулировала на фоне обострившихся в связи с греческим восстанием и особенно после Наваринского сражения отношений с Россией. 

Русско-турецкая война 1828-1829-х закончилась поражением Турции. Адрианопольский мирный договор 1829 года среди прочего вновь подтвердил свободу торгового мореплавания, но вопросы транзита военных кораблей не затрагивал. Поражение в войне привело к резкому ослаблению Османской империи и серьезному внутреннем конфликту, вылившемуся в турецко-египетскую войну 1831-1833-х. 

Опасаясь неконтролируемого распада Османской империи и перехода ее владений под контроль других стран, в первую очередь Франции и Великобритании, Россия оказала турецкому султану Махмуду II помощь в войне с Египтом, которая на первом этапе развивалась для Турции неудачно. В феврале-апреле 1833 года в Босфор вошли несколько соединений боевых кораблей Черноморского флота, а на азиатском берегу пролива высадился многочисленный десант. Россия вступила в переговоры с египетским пашой Мухаммедом Али, заставив его сначала остановить наступление на Стамбул, а затем и отвести войска.

Главным итогом Босфорской операции русской армии и флота стало подписание Ункяр-Искелесийского союзного договора между Россией и Турцией сроком на восемь лет, который можно считать, наверное, самым большим успехом России в вопросе регулирования Черноморских проливов. Особая статья соглашения предусматривала закрытие Черноморских проливов для военных кораблей нечерноморских держав. Договор подтверждал ранее заключенные соглашения, включая договоры 1798-го и 1805 годов, дававшие право российским военным кораблям проходить через проливы. 

Результатом стал довольно серьезный кризис. Британское и французское правительства предъявили протест Турции, в ультимативной форме потребовав отказаться от ратификации договора. Турецкий султан, впрочем, опираясь на поддержку Петербурга, отказался удовлетворить требования европейских держав, а противоречия Лондона и Парижа не позволили им в тот момент сформировать устойчивую военную коалицию.

Тем не менее европейские страны не оставили попыток вмешаться в решение вопроса о Черноморских проливах и воспользовались шансом, который предоставила им вторая турецко-египетская война (1839-1841), в ходе которой Россия, Великобритания, Франция, Австрия и Пруссия поддержали Османскую империю. К тому моменту истек срок действия Ункяр-Искелесийского договора, и его заменила Лондонская конвенция о проливах 1841 года, согласно которой Босфор и Дарданеллы в мирное время объявлялись закрытыми для военного флота всех стран. Турецкий султан мог дать разрешение на проход легких военных судов, состоящих в распоряжении посольств. 

Лондонскую конвенцию 1841 года можно считать первым актом многостороннего регулирования вопроса о проливах, и с тех пор все последующее регулирование проблемы осуществляется именно многосторонними международными соглашениями.

Лондонская конвенция заметно ухудшила положение России. Черноморский флот оставался заперт в Черном море, но никакие гарантии безопасности проливов в случае войны не предусматривались. Наиболее остро проблема встала в ходе Крымской войны 1853-1856 годов, когда флоты европейских держав вошли в Черное море и высадили десант в Крыму. 

Парижский мирный договор 1856-го подтвердил положения Лондонской конвенции о закрытости проливов, Черное море объявлялось нейтральным, а Россия и Турция обязывались ликвидировать военно-морские силы и флотские арсеналы по его берегам. Вместе с тем конвенция не давала России ничего в плане безопасности - с учетом сохранения баз турецкого флота в Средиземном и Мраморном морях, а также наличия в Средиземном море сильных флотов европейских держав.

В 1870 году министр иностранных дел, канцлер Российской империи Александр Горчаков подписал знаменитую депешу, согласно которой Россия отказывалась от соблюдения положений Парижского мирного трактата в части, ограничивающей право содержать на Черном море флот и береговые арсеналы. Главной причиной был вопрос гарантий безопасности. 

Обосновывая отказ от соответствующих пунктов договора 1856 года, князь Горчаков указывал и на упомянутую выше проблему наличия турецких и европейских военно-морских сил в непосредственной близости от Черного моря, и на нарушения нейтралитета Черного моря, включая вмешательство в судьбу дунайских княжеств - Молдавии и Валахии. 

Момент для восстановления прав России на Черном море был выбран очень удачно. Поражение Франции в войне с Пруссией и формирование Германской империи означали отсутствие шансов на создание очередной антироссийской коалиции, которая могла бы заставить Петербург отказаться от своих намерений под угрозой применения силы. 

Против ожидаемо выступил британский МИД, результатом чего стало подписание нового Лондонского договора от 1871 года. Он фиксировал право Турции и России содержать военные флоты на Черном море, одновременно позволяя Турции пропускать через проливы корабли дружественных ей держав. То есть бывших противников России по Крымской войне.

Восстановление права содержать флот на Черном море само по себе заметно повышало возможности России гарантировать безопасность на южном фланге. Однако дипломатический шаг не был подкреплен необходимыми военными мерами, и в итоге в русско-турецкой войне 1877-1878 годов Россия почти не имела боеспособного флота на Черном море. Боевые действия были серьезно осложнены. Россия не смогла противостоять пришедшим в Босфор кораблям британского Средиземноморского флота, что, возможно, обусловило сохранение Турции как государства в целом. 

Положения Лондонского договора 1871 года сохраняли действие, и в ходе русско-японской войны 1904-1905-х они не позволили России использовать на Дальнем Востоке корабли Черноморского флота, появление которых могло бы существенно повлиять на ход и исход боевых действий.

Во время Первой мировой отсутствие гарантий безопасности проявилось вновь. Будучи поначалу нейтральной, Турция пропустила через Черноморские проливы немецкие корабли - линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау». Их появление на театре военных действий во многом обусловило вступление Турции в войну на стороне Центральных держав. 

В ходе Первой мировой союзники по Антанте - Россия, Франция и Великобритания - достигли соглашения о передаче России Константинополя и зоны проливов в обмен на земли в азиатской части Османской империи. Но после Октябрьской революции 1917 года и фактического выхода России из войны советское руководство заявило о разрыве соглашения. Вопрос о его реальном выполнении в случае продолжения участия России в войне (независимо от формы правления) до сих пор составляет предмет оживленной дискуссии.

Поражение Центральных держав в Первой мировой, повлекшее среди прочего распад Османской империи, ознаменовалось резким изменением режима проливов. По Севрскому договору 1920 года зона проливов объявлялась демилитаризованной и передавалась под международный контроль. Но положения договора так и не вступили в силу. Поддержанные Советской Россией кемалисты сумели взять под контроль большую часть собственно турецких территорий, пользуясь противоречиями в лагере Антанты. 

В 1921 году в Москве был подписан советско-турецкий договор, предполагавший, в частности, решение вопроса о статусе проливов на конференции Черноморских держав. Тогда же подписано соглашение о военной и финансовой поддержке Турции со стороны РСФСР. В 1925 году Москва и Анкара заключили договор «О дружбе и нейтралитете», продленный в 1931-м (на пять лет) и в 1935-м (на десять).

Как и в предыдущих случаях, попытка выключить из процесса третьи страны не удалась. Севрский договор заменили новым соглашением, принятым в июле 1923 года по итогам конференции в Лозанне. Документ предусматривал свободное прохождение Черноморских проливов кораблями любых стран без каких бы то ни было ограничений. СССР с подобным урегулированием не согласился, и 13 лет спустя Лозаннская конвенция была заменена ныне действующей Конвенцией Монтрё.

Однако история попыток изменить статус проливов не закончилась. В конце Второй мировой войны советское руководство денонсировало советско-турецкий договор 1925 года и попыталось добиться изменения режима контроля над Черноморскими проливами, потребовав от Турции ввести режим совместного контроля и разместить в проливах советскую военно-морскую базу. Одновременно предъявлялись территориальные претензии к Турции. Не исключено, что действия Москвы стали основным побудительным стимулом вступления Турции в НАТО.

Если анализировать историю соглашений о статусе проливов, то можно выделить характерные особенности турецкого поведения, прослеживающиеся в соглашениях 1798-1805 годов, Ункяр-Искелесийском договоре (1833), Московском договоре (1921). Турция прибегала к помощи России для решения практических задач, как правило - для ликвидации серьезной угрозы суверенитету и территориальной целостности страны. При изменении обстановки достигнутые договоренности отбрасывались. 

С 1841 года статус проливов определяется многосторонними соглашениями, но Турция стремилась сохранить за собой право решать, чьи корабли и в каком режиме могут проходить через Черноморские проливы.

Турецкий подход, надежды на изменение которого нет, не позволяет рассчитывать на достижение устойчивого российско-турецкого компромисса. Регулирование обстановки вокруг проливной зоны, независимо от того, появится ли там в дополнение к проливам канал, останется продуктом сложных взаимных договоренностей крупных игроков.

А вероятность достижения компромисса обратно пропорциональна уровню нестабильности в международных отношениях.

Цена безопасности

Получив представление об истории вопроса и текущем состоянии дел, попробуем вообразить худшее: Турция достроила каналы, через который могут свободно проходить военные корабли, а режим Конвенции Монтрё на них не распространяется. Что и как изменится в части обеспечения безопасности России на южном направлении?

На самом деле существенным будет только одно. НАТО сможет на постоянной основе держать в Турции соединение боевых кораблей без ограничений по тоннажу и срокам пребывания. 

Насколько новые возможности альянса повлияют на баланс сил. Может ли потенциальная угроза быть парирована без использования чрезвычайных мер? 

В нынешних условиях влияние подобного шага на безопасность России будет ограниченным. Ключевую угрозу, которую потенциально несут американские боевые корабли у границ России, составляет вероятное применение ими оружия по целям на российской территории, в первую очередь - по базам Черноморского флота и другим важным военным объектам на побережье. 

Но в случае действительно серьезного конфликта между Москвой и альянсом применение крылатых ракет типа «Томагавк» (благодаря большой дальности их полета) возможно из Эгейского и северо-восточной части Средиземного моря, где корабли НАТО не будут подвергаться такому риску уничтожения, как в Черном море. То же можно сказать относительно гипотетического появления в Черном море американского авианосца. 

С точки зрения уже имеющейся потенциальной угрозы для России на юго-западном направлении, НАТО в Черном море на постоянной основе выглядит тенью на фоне вероятного развертывания существенных сил ВВС США и других лидеров альянса в причерноморских странах - членах НАТО. Уязвимость кораблей, находящихся в Черном море, заметно возрастает - благодаря береговым ракетным комплексам.

В целом можно констатировать, что боевое применение ВМС НАТО по береговым целям на Черном море не требует обязательного присутствия кораблей непосредственно на месте. К тому же их использование из района Эгейского моря или Кипра резко повышает уровень защищенности, поскольку применение там российского флота и авиации практически исключено. 

Что же касается более удаленных от побережья целей, главную угрозу для них составляют не ВМС стран НАТО, а потенциальное развертывание в восточной Европе существенных сил американской военной авиации. Строительство нового канала и возможность свободного прохода военных кораблей нечерноморских стран по нему на ситуацию не повлияют.