Самый человечный человек

Публицистическая книга Томаса Манна «Размышления аполитичного», в отличие от других его сочинений, хорошо известных отечественному читателю, впервые вышла на русском языке с невероятным опозданием - в 2015 году. А ведь немецкий классик писал «Размышления» во время Первой мировой войны и выпустил в свет на ее исходе, когда поражение кайзеровской Германии стало уже очевидным. 

Томас Манн хотел показать немецкому народу, да и всему миру, свой взгляд на происходящее. Писатель, как известно, был далек от агрессивной политики германского правительства. Германия, утверждал он, дорога ему не как соперник других государств в борьбе за рынки и мировое господство, а как носительница старых гуманистических традиций немецкого духа. 

Знаменательно, что в ту пору, когда вовсю шла ожесточенная схватка, в которой Россия стояла на другой, враждебной Германии стороне, Томас Манн громко заявил о своей симпатии и даже любви к русскому народу и его культуре. Он уверял читателей, что Россия могла бы (и должна бы при других обстоятельствах) быть не противником, а союзницей Германии в ее борьбе с Западом. Он мечтал о сепаратном мире с Россией и откровенно выражал свои чаяния.

Подлинная мудрость, глубокие прозрения всегда актуальны. Не приходится удивляться, что и спустя сто лет после написания, сразу после выхода «Размышлений аполитичного» в России русофильские взгляды автора не оставили равнодушными отечественных либералов. Например, радио «Свобода» оценило труд Томаса Манна как взрывоопасную книгу. Назвавшийся философом собеседник американского радио Борис Парамонов не сдерживал отчаяния: «Я опасаюсь, что выход книги Томаса Манна не пойдет на пользу российским читателям и вообще исказит русский, так сказать, дискурс. В ней много соблазнов для нестойких русских душ». 

«Размышления аполитичного» попытаются сделать оправданием нынешнего грубого консерватизма, хотя консерватизм самого Томаса Манна никак не назовешь грубым. Но столетней уже давности книга может послужить дополнительным доводом о загнивании Запада и о русской святости, способной ему противостоять и в который раз спасти мир. Было отчего вещателю госдеповской «Свободы» впасть в отчаяние! Мог ли он без внутренних судорог читать - и у кого?! у немецкого писателя, общепризнанного классика и гуманиста - вот какие пассажи: 

«Разве русский - не самый человечный человек? И разве его литература не самая человечная из всех, святая благодаря человечности? Россия в глубине своей души всегда была настроена демократически… И Достоевский, кажется, сумел увидеть, что патриархально-теократическое самовластие представляет для демократизма более подходящую государственную форму, чем социальная и атеистическая республика».

В суждениях о причинах и перспективах Первой мировой войны, о судьбах Германии Томас Манн брал в собеседники и, более того, соратники русского классика. «Размышления аполитичного» и по жанру, и по стилю изложения родственны «Дневнику писателя» Федора Достоевского: и там, и здесь публицистика, памфлет переплетаются с лирической исповедью, авторская речь течет не ровно, с неожиданными переходами от одной темы к другой. А критика буржуазно-демократического строя и политических нравов Запада, широко развернутая в «Размышлениях», содержанием и направленностью напоминает другую публицистическую работу Достоевского - его «Зимние заметки о летних впечатлениях».

О «Дневнике писателя» Томас Манн вспоминает в своей книге не один раз, он то и дело ссылается на Достоевского, подкрепляет его цитатами важнейшие выводы. Немецкого писателя особенно привлекают мысли русского автора о Германии как о стране протестующей, противостоящей остальному западному миру. С другой стороны, его привлекает тезис Достоевского о всечеловечности русских людей, особенно сильно выраженный в знаменитой речи об Александре Пушкине. 

Строю мыслей Томаса Манна близки рассуждения Достоевского о личном нравственном долге человека в противовес вульгарному детерминизму, перелагающему ответственность за человеческие поступки с личности на окружающую его среду. Русская литература в «Размышлениях аполитичного» - не просто источник аргументов или примеров. Мысль автора почти непрерывно живет и развивается в мире образов любимых им русских книг - «Братья Карамазовы», «Идиот», «Бобок», «Крейцерова соната», «Дым», «Дворянское гнездо», «Новь»… Возникающие в «Размышлениях» по разнообразным поводам они вновь и вновь свидетельствуют о глубокой симпатии Томаса Манна к русскому народу и его духовному достоянию.

Автор «Дневника писателя» во многом близок Манну строем своих идей. Однако в художественном плане он вызывает у немецкого писателя не только восхищение как первый психолог мировой литературы, но и настороженность как художник апокалиптического гротеска, склонный к крайностям, резким преувеличениям, смещению реальных пропорций. Именно свойства творчества Достоевского, не без основания замечает Томас Манн, получили развитие на Западе в искусстве экспрессионизма.

Первую мировую войну автор «Размышлений» видел как столкновение двух типов мировоззрения, двух видов культур и цивилизаций. Германия, по Томасу Манну, - колыбель романтической, музыкальной культуры, склад ее души - художественный, а романо-англосаксонский Запад представляет собой, по его мнению, цивилизацию рационалистически-упрощенную. 

В конечном счете суть европейской и мировой схватки - столкновение разума и жизни. Захваченный романтической версией антибуржуазной тевтонской цивилизации, Томас Манн не перестает сетовать на то, что страна Льва Толстого и Федора Достоевского оказалась в одном ряду с западной торгашеской цивилизацией против родственной, по сути, Германии: 

«Для меня нет сомнений, что немецкая и русская человечность ближе друг к другу, чем Россия и Франция, и несравненно ближе, чем Германия к латинскому миру, ибо ясно, что гуманность религиозной чеканки, основанная на христианской мягкости и покорности, на страдании и сочувствии, ближе к той гуманности, которая всегда стояла под знаком человечной космополитически-бюргерской культуры, чем к той, которая основана на политических страстях».

В те дни, когда Томас Манн дописывал «Размышления аполитичного», становилось все более ясным, что его туманная мечта о возрождении на его родине старобюргерской культуры под сенью обновленного монархического принципа терпит полный крах. И Германия, и Россия вступили в пору революционного безвременья. Писателю было нелегко осознать новую реальность и с нею освоиться. Тем не менее в конце книги он снова высказал дружеские чувства к русскому народу, свое глубокое, выстраданное желание: «Мир с Россией! Мир прежде всего с ней!»