Йена, парадоксов друг. Путешествие в страну развитого социализма

Йена, парадоксов друг. Путешествие в страну развитого социализма
2 Декабря 2020

Попасть в кадровый резерв на загранкомандировки было мечтой любого советского инженера. В 84-м мечта для меня сбылась: посылают в ГДР на два года с семьей - обслуживать вычислительные комплексы воронежского завода «Процессор» на предприятии «Карл Цейс - Йена». ГДР по престижности командировок стояла на втором месте после Финляндии. Моего друга определили в Польшу на два года, тоже с женой и ребенком, и они готовились к отъезду со всею приятностью. Потому как своего жилья у одного из лучших спецов завода не было; семья его мыкалась по съемным квартирам с маленьким беспокойным ребенком и уже смирилась, что своей крыши над головой им не видать. А Польша была благодатью.

Однако с загранкомандировкой мой друг обломался. Причем жизни наших семей определила монетка. Вот как было дело.

Зашел к нам на участок начальник цеха и сказал: ребята, кому-то из вас надо срочно ехать в командировку. Но мы с Андреем уперлись: дорогой Виктор Васильевич, нет. У нас и так две командировки были подряд, мы усердно там поработали, и нас жены и дети, считай, месяц не видели; не, мы в отгула уходим, отдыхать.

Ушел начальник. Но вскоре вернулся: братцы, очень ответственная командировка, кого - кроме одного из вас - могу послать?

Но мы стояли насмерть: выдохлись, мол. Опять он ушел. А потом и в третий раз вернулся: парни, у меня в кабинете сидит представитель санатория министерства обороны в Крыму. Кровь из носа, туда надо съездить и два их комплекса починить. Выручайте.

Мы с Андреем вошли таки в его положение и поступили так: бросили монетку, кому ехать. Выпало ему. Через неделю он вернулся и рассказал, что починил он комплексы, пришел к начальнику санатория, и генерал положил перед ним на стол ключи: вот трехкомнатная квартира, переезжай к нам на работу - обслуживать вычислительную технику.

Такой вот соблазн для бездомного инженера. А если б я поехал, то соблазняли б трехкомнатной квартирой меня. И еще неизвестно, чтоб я выбрал: квартиру в Крыму или поездку на два года в ГДР. Андрей выбрал квартиру. Вот какое значение в жизни может иметь простая трехкопеечная монетка!

Тем временем поездка наша в ГДР зависла: врачи не желали выпускать за границу пятилетнего Сашка - диатез. Больше года мы бродили по кабинетам врачей, доказывая, что Тюрингия - самый экологичный край восточной Германии и ребенку там будет намного лучше, чем в промышленном Воронеже. Одна врачиха ответила так: вот, вы только о себе заботитесь, как бы заработать на халяву, а про ребенка не думаете, а его там стрессы ждут - как такому малышу жить среди немцев? И вообще, ему там хуже будет.

Давать взятки мы не умели. Жена долго носила с собой в качестве презента хрустальную вазу для врача, но так и не решилась ее всучить. Мы даже смирились, что не поедем, стали ждать второго ребенка, а потом мой отец, ветеран войны, случайно добыл бланк нужной справки с печатью (спер, иначе говоря, со стола врача), мы ее собственноручно заполнили, и проблемы разрешились: нам включили зеленый свет.

В Москве потом ответственный товарищ всю нашу кучу документов, которую мы в муках добывали целый год, и смотреть не стал: просто смахнул ее в стол, да и дело с концом. И в июле 86-го мы отправились в неведомое.

С голодного края

На вокзале Воронеж-1 нас провожали в Москву родители и друзья. Вздыхали, поглядывая на живот моей сильно беременной жены и на Сашка, которого обе бабушки с полным на то основанием называли шилом. Теща сказала Оле, утирая слезу: на муки едешь… Родители наши боялись, особенно - недобитых фашистов; мол, зарежут в роддоме. И мы обещали им, что рожать Оля будет в больнице советского гарнизона в Йене.

В Москве действительно были муки. Жара, июль. Мы не смогли купить вечером в магазине молока для каши сыну - нету-с; до вечера все молочные продукты разбирают даже в столице нашей Родины, из которой во все стороны шли поезда с запахом колбасы.

Напряг кончился в Берлине, будто шторки отдернули. Из вагона я вышел в разбитых босоножках, и надо было срочно купить обувь, достойную советского специалиста за границей, но по воскресеньям немецкие магазины не работали. Так и шмыгал я в обрезанных босоножках - типа как на пляже. Зато в душах наших были покой и блаженство, и даже мелкие недомогания отступили. Мы бродили по городу, разглядывая витрины, и чувствовали себя, как в цветочном городе из «Приключений Незнайки».

Бездна отделяла нас от родного Воронежа, где я затемно вставал у закрытого гастронома в очередь за маслом, молоком и сметаной, с непременной толчеей и «Вас здесь не стояло!», а ближе к открытию гастронома жена будила сына, и вместе с тещей и тестем они приезжали на троллейбусе и вставали в очередь, потому что в одни руки давали ограниченное количество продуктов.

А еще я ездил в спецмагазин на Ленинском проспекте за докторской колбасой и гречкой - их продавали по рецепту врача для тещи, которой повезло быть диабетиком.

Но в Берлине проблема была в другом - как сориентироваться в изобилии. Не только с едой, но и с одеждой-обувью, да и вообще. И, конечно, мы регулярно попадали в ситуации, о которых потом дома рассказывали байки.

«Карл Цейс» поселил нас в трехкомнатной квартире - неслыханная роскошь для советского инженера, привыкшего жить с женой, ребенком, тещей и тестем в двухкомнатной хрущевке (и ведь не казалось, что тесно!); в немецкой трешке мы с женой поначалу просто терялись и звали друг друга или сына: ты где?..

Много чему пришлось нам удивляться в Йене. Например, гастрономии. На заводе кормили сытно, и основным блюдом были айсбайны - свиные ножки с гарниром из картофельного пюре и тушеной капусты. А гречки, например, мы в Йене вообще не видели; не знают немцы такой еды.

Купили как-то плавленый сырок «Цигенкэзе» - козий. Дома развернули, а он весь покрыт плесенью!

Разочарование: вот вам и немецкий порядок - заплесневелые сырки продают! Ну, выбросили. А потом немцы нам объяснили, что козий сыр и должен быть с плесенью. Мы попробовали, и цигенкэзе стал традиционным продуктом на нашем столе.

Или: купила жена фляйшвурст - что-то вроде сырого фарша в колбасной упаковке. Дома сделала из него котлеты, и они оказались совершенно никакими. А оказалось, что фарш немцы просто мажут на бутерброды. И тоже - попробовали и очень привыкли; вкусно же!

Одним из самых больших удивлений стал немецкий менталитет. Случилось как-то, что мы с женой крепко повздорили. Я хлопнул дверью и ушел в гаштет - пивную (немецкое пиво нашему - не только не родственник, но даже и не однофамилец). Взял рюмку водки, пиво и принялся переживать вечную драму русского человека - размолвку с женой из-за какого-нибудь пустяка.

А неподалеку, сдвинув два столика, расположилась подозрительная группа - бритоголовые, татуированные, громкие и развязные. Самый пьяный их них пошел за очередной порцией шнапса и пива, а там очередь. И он полез вперед. Мужик из очереди одернул его: куда, мол, прешь? А тот полез в драку и получил от мужика по морде. И тут случилось нечто неслыханное: в дальнем углу гаштета вскочил из-за столика плюгавый старичок, вскинул вверх руку с красной корочкой и крикнул: хальт! Фолькполицай! Драка тут же закончилась, толком не начавшись. А старичок подошел к бритоголовым и протянул руку: ну-ка сюда мне ваши аусвайсы! И те покорно стали складывать на его ладонь паспорта. Зачинщик драки из-за их спин попытался было выхватить свой аусвайс, но его тут же осадили свои: ты что, дурак? Сядь и сиди тихо! Вот. Мне и представить было страшно, что случилось бы с таким старичком в нашей пивнухе.

И много удивления было, конечно, от немецкого изобилия всего. Мы и сами приоделись с запасом, и регулярно отправляли в Воронеж посылки. Шли они, как и письма, месяцами и добирались потрепанными, а то и обкраденными. Либо вовсе не доходили. Зимние сапоги «Саламандра» я потом носил лет десять, как и любимую куртку из Лихтенштейна, и никогда в жизни у меня не было вещей удобней и комфортней.

А через два года, в 88-м, когда мы вернулись домой с подросшим сыном и новым человечком, лапушкой-дочкой, к жене постоянно подходили люди знакомые и не очень - насчет того, чтоб купить детские вещи, когда наши сын и дочь из них вырастут.

Кстати, с напарником и его женой мы сразу договорились, что ни в коем случае не будем покупать знаменитый гэдээровский сервиз «Мадонна», ни чайный, ни столовый, - ну, пошло же! Все обыватели тащат с собой из ГДР сервизы, а мы не поддадимся.

Ага, сейчас! Закон природы нас победил, и мы, конечно, сервизы купили. И до сих пор их остатки украшают наши шкафы.

Не надо кричать!

Коллеги-немцы в лаборатории завода «Карл Цейсс» удивлялись нашему намерению рожать в гарнизоне - да что вы, у нас прекрасная клиника! И в конце концов убедили. Роддом оказался совсем иным, чем воронежский. Когда начались роды, и я по бумажке вызвал скорую, приехал один водитель, без врача, и удивился моему желанию сопровождать жену. Но не возражал. Довез до клиники, и медики ее увели. И правда - сопровождать было незачем. Ну, разве что держал ее за руку всю поездку.

А мы с сыном поехали на автобусе домой, и оттуда я регулярно названивал по бумажке в клинику: ну, как, мол?

Когда родился ребенок, мне не сказали, сын или дочь, - там говорить не принято, а предложили приехать, и я удивился: что, стоять под окнами и кричать: Оля! Оля! С рождением сына в воронежском роддоме №2 было именно так, а в Йене оказалось, что можно пройти в палату к жене сразу после родов, а на новорожденную девочку посмотреть через стекло в специальной палате, где все стерильно.

Поразительно, но в том роддоме я не слышал криков женщин. Почему-то немки не орут благим матом, как наши. И не лежат в постелях, страдая: медсестры велят им ходить по коридору туда-сюда. Но по камерам неотрывно за ними следят и, чуть что, кладут под приборы и проверяют, не пора ли.

В лаборатории «Карл Цейса» нам рассказали, что роды бывают тяжелыми, и без криков с благим матом не обходится, но в основном хороший уход и присмотр максимально облегчают стресс и боли. Так что и вправду криков в их клиниках маловато, а то и вовсе нет.

Немцы же рассказали нам байку о том, как однажды в роддоме у медсестер произошла паника после того, как назначили новую заведующую отделением, и о ней было известно, что она одно время профессионально занималась музыкой - играла на фортепиано. Вот чем могли напугать медсестер занятия начальницы музыкой - попробуйте угадать с десяти попыток. Ни за что не догадаетесь! Задачу можно загадывать для развлечений компаний - пусть попробуют найти логическую связь.

А дело в том, что у пианисток обычно длинные тонкие пальцы. Заведующая проводит обход с платочком в руках, и если своими длинными пальцами она дотянется в укромные уголки помещений, в которых на платочке останется пыль, медсестрам не сдобровать. Во как!

После родов жену поместили в палату на двоих. С ней лежала немка из деревеньки неподалеку от Йены, и с ними тоже случился анекдотический момент. Принесли им в обед блюдо - что-то вроде супа: жидкое пюре с кусочками мяса. Оля, боясь нарушить немецкий этикет, посматривала, чем будет есть его немка, а та, похоже, боялась опростоволоситься перед иностранкой. Тогда жена взяла вилку и стала есть суп, а немка последовала ее примеру - и тоже ела его вилкой. Потом мы часто вспоминали тот случай: вот, научила немку советскому этикету - есть густой суп вилкой!

Роды прошли прекрасно. Носить что-нибудь вкусненькое в роддом не пришлось. Жена отказалась - всего ей хватает. Немецкого куратора я спросил, что дарят в роддоме при выписке женщин, и он удивился: ничего. Я настаивал. Нет, вы можете, конечно, принести торт или шоколадку, но, вообще-то, у нас так не делают. Мы принесли торт, и ничего, нормально его приняли, хотя и удивились.

Потом уже одна немка из нашей лаборатории ушла в декрет, а через месяц после родов вышла на работу. Мы с напарником пристали к ней: Зигрюнд, а что, у вас нет послеродового отпуска? Есть. А зачем же вы на работу вышли, если отпуск оплачивают?!

Ответ ее меня потряс: но я же не смогу обеспечить ребенку такой уход и присмотр, как в яслях...

Мы не раз видели в Йене, как детсадовских малышей гуляют в специальных тележках по шесть человек, и на каждую группу - нянечка и воспитатель.

Кстати, в Йене мы регулярно общались с русскими женщинами, вышедшими замуж за немцев. Дамы жили в нашем районе и были разведены (менталитет не тот!), но ни одна не стремилась вернуться на родину. Их дети считались немцами, и государство обеспечивало им и их матерям комфортную и безмятежную жизнь - жилье, пособия, льготы и прочие знаки внимания.

Разведенки иногда оставляли нам своих детей, а взамен помогали нам общаться с соседями и прочим окружающим миром, вплоть до полиции, - не может же официальная переводчица сопровождать нас круглые сутки. Но дружбы у русских немчиков с нашим сыном не получалось - какие-то они другие. Сыну проще было общаться с немецкими детьми во дворе. Иногда они приходили к нам в гости - дети как дети, но ближе к вечеру они беспокоились: а сколько сейчас времени? Семь? Мне пора домой!

Никто из них никогда не оставался в гостях после семи вечера.

Еще один штрих: мы с женой на двоих вылечили в клинике Йены одиннадцать зубов, и почти все пломбы стоят до сих пор. У стоматологов там тоже не кричат. После советской стоматологии, с муками лишившей нас множества зубов, мы выразили восхищение переводчице, но она огорошила нас: да что вы, в ГДР по сравнению с ФРГ стоматология - каменный век…

А какой же век был в СССР, где бормашина воспринималась как орудие пыток?

Ветер перемен

Два года прошли, и начальство «Процессора» уговаривало нас с напарником остаться на столько же - им меньше хлопот с переоформлением, да и немцы были довольны нашей работой. Но бабушки и дедушки наших детей ныли в письмах, что у них внучка в Германии родилась, а они даже подержать ее на руках не могут, да и Сашок постарел на два года, - и жизнь без внуков им не мила, хоть на кладбище иди. К тому же сыну пора было оформляться в школу, а языка он не знал. Хотя иногда удивлял нас фразами на немецком - нахватался от мальчишек во дворе. Приходит, например, и - мути, гиб мир айне кляйн бонбон! В смысле - конфету ему дать надо.

А еще на родине начались тектонические сдвиги - перестройка, ускорение и гласность; мы жадно слушали новости, и хотелось домой, в гущу. Но если б остались, попали б в другие катаклизмы - падение Берлинской стены, объединение Германий, и куда б занесли зовьетише шпециалистен те события, никому не ведомо.

Мы до сих пор иногда вспоминаем те два года в Йене - один из лучших периодов в нашей жизни.

Как пишут в романах: ты хотел бы пережить то время еще раз?

Да.

Автор(ы):  Александр Ягодкин, член Союза российских писателей, Воронеж
Короткая ссылка на новость: https://4pera.com/~bS7nZ


Люди, раскачивайте лодку!!!




Переходи! Подписывайся! ... пользователей

   открыл, Электронная почта, конверт значок

 info@4pera.com

вконтакте Vестник Vедьмы



 

 Vестник Vедьмы