Исправление государства. Кто выиграл в деле режиссера Кирилла Серебренникова

Удивительно, как те самые люди, которые выступают за сильное, заботливое, вездесущее государство, которое поддерживает науку, образование и культуру, когда речь заходит о современном театре, становятся совершенно карикатурными Гайдарами и Чубайсами, потому что настоящие-то как раз против финансирования современного театра не выступали, и требуют строжайшего соблюдения законов рынка, капитализма и самоокупаемости.

Обозначенное противоречие вышло на поверхность после приговора участникам процесса «Седьмой студии» и обнаружило глубокий раскол, который проходит совсем не по линии виновности обвиняемых, а на дальних подступах к ней. Раскол внутри общества и, главное, внутри его правящего класса объясняет и появление самого дела, и приговор. Главная задача и того и другого видится организаторам дела не столько в том, чтобы наказать определенных неприятных им людей, что само собой, но всех неприятных не накажешь и каждому дела не пришьешь, а в переналадке государственной машины, которая раз и навсегда должна забыть о субсидировании неприятных людей.

Монополизация любви

Пойманные на противоречии между идеей сильного доброго государства и полностью самоокупаемого театра обычно рассуждают о настоящей и не настоящей культуре: настоящей надо помогать, а не настоящая должна выживать в мире строжайшего рыночного дарвинизма.

Объяснить, где проходит граница между настоящей и не настоящей культурой, они не могут, тем более что у не настоящей есть все формальные атрибуты культурного признания: главные отечественные и международные премии, спектакли в Большом театре и на престижных европейских сценах, полные залы, а у настоящей бывает, что признания меньше или вовсе нет.

При попытках двинуться дальше выясняется, что граница между настоящей и не настоящей культурой - не собственно культурная, а - как многое в здешних головах - геополитическая. Например, можно и, пожалуй, нужно субсидировать театр где-нибудь в Луганске или культурный центр в Париже. Хорошая культура та, которая делает Россию сильнее перед лицом врагов. То есть распространяет ее влияние за рубеж и укрепляет веру в нее дома.

Однако именно распространение влияния и делает театр Кирилла Серебренникова и подобные ему. Он повышает авторитет русской культуры в мире, а наличие такого театра, как «Гоголь-центр», и такого проекта, как «Платформа», укрепляет веру в Россию и усиливает любовь к родине у большого числа российских граждан.

И тут доходит до мысли, в которой сторонники карикатурного капитализма-для-Серебренникова редко признаются себе и другим открыто. Они не хотят, чтобы иностранцы любили в русской культуре то, что им там за границей самим нравится. Они хотят, чтобы иностранцы, а заодно собственные граждане против воли полюбили в культуре то, что им самим не нравится: не хочешь - полюбишь, не можешь - заставим.

Именно в том, чтобы заставить других полюбить то, что им не по вкусу, и есть настоящая сила. Но окультуривание через колено не учитывает простого обстоятельства, что самая влиятельная на сегодняшний момент американская культура пока еще сильна именно тем, что предлагает людям разнообразный выбор того, что нравится.

Однако проповедники капитализма для Серебренникова не хотят, чтобы люди, которые ходят на его спектакли, любили родину. Они хотят, чтобы они ненавидели родину и родина отвечала им взаимностью. Потому что, если опуститься на стадно-психологический уровень, речь идет о праве любить родину, отгоняя от нее конкурентов. О том, чтобы родина давала только им. О Русь моя, жена моя, как писал классический поэт, который, правда, был модернистом и декадентом.

Поэтому их истинный гнев обращен не столько на Серебренникова, сколько на государство, которое зачем-то дало ему деньги, и истинная цель максимально сурового приговора состоит в исправлении государства, чтобы больше никогда не давало и не думало в том же направлении, а вынесенный приговор кажется им недостаточно эффективным средством монополизации любви к родине.

Дополнение сословий

Для критиков главным в происходящем является не столько подозрение в хищении, сколько сам факт выделения государственной субсидии на современное искусство. Такая субсидия есть хищение по определению, ее возможность, как и условный приговор ее получателям, - свидетельство неправильного устройства государственной машины, которую нужно исправить: творцам, да к тому же и не прирученным государством, слишком много позволено.

Дело «Седьмой студии» возникло на пересечении нескольких тенденций, оно свидетельствует не только о традиционном для России положении творческой интеллигенции на вершине холма, но и о том, что она свое положение утрачивает.

Современная Россия унаследовала от советской преувеличенное знание художника и усиленный пакет акций в его руках. СССР был страной с дефектной социальной структурой. Там не существовало буржуазии, частных собственников, аристократии, публичных религиозных лидеров, независимых журналистов, не было политиков, конкурирующих за власть, - только начальники, чиновники, партийные и советские функционеры. Вот уже минус четыре сословия, а можно насчитать и больше.

Свободное пространство заполняли писатели, художники, артисты, режиссеры. Они были и аристократией, и оппозицией, и духовными ориентирами, и свободной прессой. Не было критики на политическом уровне, но она существовала на художественном. Все в советское время знали, что за ней надо идти в театр, кино, литературу, на концерты, а не в газеты, на выборы или в телевизор.

В последние годы дефектность социальной структуры России возвращается по мере того, как со своих законных мест вытесняются оппозиция, политики, свободная пресса и до некоторой степени частные собственники. Соответственно, тот независимый и критический взгляд на реальность, который позволяют себе художники, вновь становится слышней в опустевшем помещении.

Частичная ресоветизация публичного пространства прибавляет веса голосу художника, но и возвращает связанные с ним старые риски. У власти дефицит оппонентов в политике и в прессе, поэтому оппонирование средствами искусства власть рассматривает как серьезную угрозу и борется с художником почти как с равным противником, хотя силы даже близко не равны.

Современная Россия унаследовала от советской повышенный статус культуры, потому что она унаследовала у позднего Советского Союза его людей с их представлениями о социальной иерархии. Однако по мере того как поколения, для которых деятели культуры, науки и искусства замещали недостающие сословия, уходят, а представители власти становятся старше действующих творцов, ресурс художника ослабевает.

У людей, не живущих интенсивной культурной жизнью, культурный канон складывается в молодости и позже мало меняется. Именно на таком явлении основана классическая аберрация взгляда политиков на культуру: настоящая культура, классика для них то, что они проходили в школе или с чем встретились в детстве, а то, с чем столкнулись позже, - сомнительно.

Юношеский взгляд снизу вверх на тех, кто уже знаменит, когда ты еще нет, человек сохраняет с собой всю жизнь, и до определенной степени он был охранной грамотой для деятелей искусства старшего поколения. Трудно было бы представить себе дело Олега Табакова, Марка Захарова, или Александра Калягина, или Галины Волчек. При том что на их сценах шли очень острые спектакли, того же Кирилла Серебренникова или Константина Богомолова.

Но сам Кирилл Серебренников, как и большинство художников, находящихся сейчас на пике формы и профессиональной славы, моложе тех, из чьих имен построен культурный канон нынешних уже немолодых правителей. Сейчас во власти люди, которые чувствуют себя известнее, старше и важнее, чем современные им деятели культуры. Те деятели культуры, на которых они снизу вверх смотрели в начальной, безвестной поре жизни, уходят или уже ушли, и поколенческих охранных грамот все меньше. А уменьшение их числа сделало культуру более уязвимой, и поэтому стало возможным уголовное дело против одного из самых известных в стране и в мире российских режиссеров.

Отсюда возникает и формулировка, посвященная культуре, в конституционной поправке: «Культура в Российской Федерации является уникальным наследием ее многонационального народа. Культура поддерживается и охраняется государством». Культура создана в прошлом и передана нам на музейное хранение.

Здесь корни конфликта между той частью элиты, которая считает культуру делом прошлого, и теми, кто считает, что она дело настоящего. С точки зрения первых, творить новые культурные формы сейчас - значит покушаться на уже существующую культуру, завершенную в своем неприкосновенном великолепии.

Внутриэлитный фронт

По Кириллу Серебренникову прошла линия фронта очень серьезного внутриэлитного конфликта между теми, кто видит Россию в развитии, и теми, кто придирчиво выбирает золотой век для реставрации.

Мы в очередной раз столкнулись с классическим для России и всех догоняющих обществ противостоянием двух больших групп внутри элиты и внутри власти - реакционеров и прогрессистов, конституционистов и абсолютистов; западников и славянофилов; изоляционистов и сторонников открытого общества. Конфликт настолько классический, что уже может считаться культурным наследием.

Серебренников оказался на его рубеже, потому что какие-то чиновники, какие-то представители элиты дали ему деньги и продолжают поддерживать, чего в правильной России быть не должно. Значит, считает партия патриотической изоляции, внутри власти есть люди, которые являются врагами России уже в силу того, что неправильно понимают интересы страны и российского общества, которых нужно остановить, которым нужно дать по рукам.

Напрямую дать можно не всем. Многие видные системные либералы - ставленники Путина, его личный кадровый выбор. Но можно осадить их в ходе модного сейчас прокси-столкновения. Вот министр Александр Авдеев, бывший посол в Париже, который субсидировал «Седьмую студию», теперь не в правительстве, на его месте Владимир Мединский и Виктория Любимова. И другие должны покинуть власть вслед за ним.

Имело значение и то, что «Седьмая студия» возникла в медведевское время, а одна из задач сторонников патриотического изоляционизма - зачистить наследие Дмитрия Медведева, ведь он в свое время излишне демобилизовал, расслабил страну.

Путин как ничейная земля

Здесь, вероятно, следует искать ответ на вопрос, почему условный, а не реальный срок. Безусловно, консервативная группа чувствует себя единомышленником Путина, и она права. Ни из чего не следует, что культура для Путина - живой процесс, а не окаменелый результат, переданный на хранение и экспонирование.

Но, соглашаясь с консервативной группой, он не всегда действует как ее единомышленник. Во-первых, слишком много чести. Да, глава госкорпорации, или генерал, или известный режиссер, или епископ могут считать себя единомышленниками президента, но наоборот - недопустимое демасштабирование президентского статуса и движение вниз.

Путин, очевидно, в большинстве случаев разделяет картину мира консервативных патриотов, но пока еще политический инстинкт подсказывает ему, что не надо разделять полностью ничью картину мира. Как только он чувствует, что совпадает с чьими-то пожеланиями полностью, он делает от совпадения шаг в сторону. Один из последних, комических примеров - диалог с реакционной активисткой о радуге.

Путин бережет свою уникальность, и потому мы не можем сказать, что у него есть единомышленник Тихон Шевкунов или единомышленник Никита Михалков. Все они единомышленники лишь частично. Ведь с другой стороны у него есть единомышленник Анатолий Чубайс, или единомышленник Алексей Кудрин, или даже единомышленник Александр Сокуров.

Реальный срок для фигурантов дела «Седьмой студии» был бы слишком очевидной победой одной из групп. Победа одной из групп для лидера персоналистского режима означает, что баланс утрачен. Он больше не представляет разные группы и не опирается на них в равной степени. Он полностью отдается во власть победителя, он словно бы говорит: «Вы абсолютно правы, вы победили, я ваш, а вы мои». Но абсолютная правота - эксклюзивный атрибут правителя, который лучше не раздавать даже самым близким.

Ведь после такой раздачи правитель теряет возможности балансировать и становится зависимым от победившей группы. Что означало бы не столько мобилизацию победителей, сколько фрустрацию конкурирующих групп, которые могли бы сказать: «А мы тогда зачем служим лидеру? Зачем мы ему лояльны? Он все отдал другим».

Оправдательный приговор был бы ненужной потерей лица для силовой корпорации, в услугах которой Путин нуждается больше, чем в артистах. Кто возьмется наказать врага, если может быть опозорен в суде?

Реальный срок проложил бы слишком глубокий разлом между Путиным и художественной интеллигенцией, которая только теперь, после условного приговора вновь получила возможность с более или менее спокойной совестью взаимодействовать с государством. Ни одна из групп не стала победителем, но больше наказаны представители либералов: приговор есть, он обвинительный. Но и гонители не получили всего, чего хотели, чтобы из гонителей не превратиться в соправителей.

Конечно, последним аргументом защитников были не достоинства работы обвиняемых, до которых высшей власти нет дела, а их возможная героизация и те лишние хлопоты, которые принес бы реальный срок в зарубежных контактах.

Но и чувство истории, которое должно быть у политика, могло подсказать, что сюжет о тиране и художнике слишком опасен для тирана, который, тактически выигрывая в настоящем, всегда проигрывает в историческом будущем, несмотря на признанные в прошлом заслуги.

Худрук воронежского Камерного театра Михаил Бычков попал под раздачу на приговоре по уголовному делу «Седьмой студии»