Воронежский историк Аркадий Минаков: Жозеф де Местр в РоссииВозникновение консерватизма, как западноевропейского, так и русского, непредставимо без влияния Жозефа де Местра (1753-1821), одного из родоначальников европейского консерватизма, блистательного интеллектуала, пламенного реакционера (так его окрестил русский философ Николай Бердяев в работе «Новое Средневековье»), Вольтера реакции, одного из самых радикальных критиков Революции и демократического общества. Он родился в городе Шамбери в Савойе в аристократической семье. Начальное образование де Местр получил в Коллегии иезуитов. Окончив в 1774 году Туринский университет, где изучал право, де Местр становится советником Сената Савойи, а в 1788-м - сенатором. Будущий католик-ультрамонтан, непоколебимо убежденный в приоритете власти папы над светской властью, он одно время состоял в масонской ложе и был либеральным католиком. В масонской ложе де Местр достиг степени Благодетельного Рыцаря Святого Града. В 1796 году он издал принесшую ему европейскую известность книгу «Размышления о французской революции», ставшую классикой консервативной мысли. Когда французские революционные войска заняли его родную Савойю, де Местр переехал в Сардинию, где в 1800-м получил должность канцлера. А в мае 1803 года он приехал в Петербург в качестве посланника сардинского короля. Жозеф де Местр пользовался весьма большим влиянием при императорском дворе и принимал самое активное участие в некоторых политических инициативах Александра I. Именно в России были созданы его основные сочинения - «Санкт-Петербургские вечера» и «Петербургские письма». Светская проповедь де Местра пользовалась большим успехом у части русского высшего общества. К примеру, известный мемуарист Степан Жихарев записывал в дневнике: «Граф Местр точно должен быть великий мыслитель; о чем бы ни говорил он, все очень занимательно, и всякое замечание его так и врезывается в память, потому что заключает в себе идею, и сверх того, идею прекрасно выраженную». Де Местр был частым гостем салонов Сергея Уварова, Виктора Кочубея, графа Алексея Разумовского, дружил с адмиралом Павлом Чичаговым; известны его посещения православно-консервативной «Беседы любителей русского слова», возглавляемой Александром Шишковым и Гавриилом Державиным. В интеллектуальной жизни русского общества начала XIX века Жозеф де Местр сыграл исключительную роль, в известной степени благодаря его проповеди Россия стала своеобразным центром антиреволюционных идей. Особую роль де Местр сыграл в становлении русского консерватизма. Первые русские консерваторы разделяли те основные ценности, которые были характерны для их западноевропейских единомышленников, ставивших своей целью защиту и актуализацию позитивных традиций и ценностей идеализированного традиционного общества, прежде всего сильной централизованной монархической власти и религии. Русский консерватизм типологически был близок западноевропейскому, поскольку обладал теми же основными чертами, такими как опора на традицию, понимание неравенства и иерархии как естественного состояния общества, отрицание революционных методов переустройства общества, борьба с идеями просвещения, убежденность в том, что для общества необходима монополия благородного сословия и церкви на обсуждение и толкование важнейших социальных и нравственных проблем; именно высшие сословия обязаны поддерживать охранительные принципы и государственные идеи. Одной из главных причин появления на свет русского консерватизма была патриотическая реакция на галломанию, страсть к подражанию и заимствованию всего французского, не только языка, но и идей, привычек, мод и прочего, которая как лесной пожар охватила дворянское общество в конце XVIII - начале XIX веков. Консерваторам вроде Александра Шишкова, Федора Ростопчина галломания представлялась тем идейным злом, в котором оказались как бы сфокусированы все угрозы, принесенные Французской революцией и наполеоновской агрессией. Следует отметить, что консервативно настроенные иностранцы осуждали галломанию едва ли не в более резких выражениях, нежели их русские единомышленники. Так, де Местр писал: «У меня нет слов описать вам французское влияние в сей стране. Гений Франции оседлал гения России буквально так, как человек обуздывает лошадь». Галломания русского общества расценивалась им крайне негативно, поскольку «российская цивилизация по времени совпала с эпохой максимального развращения человеческого духа (имеются ввиду распространение идей просвещения и Французская революция. - авт.), и множество обстоятельств <…> пришли в соединение и, так сказать, смешали русский народ с народом, который одновременно был самым ужасным орудием и самой жалкой жертвой развращения. <…> Ужасная литература XVIII века сразу, без какой-либо подготовки проникла в Россию, и на первых уроках французского языка, который услышало русское ухо, звучали слова богохульства». В широком распространении подобного рода настроений де Местр обвинял русских западников, начиная с Петра I: «Я ставлю в вину вашему Петру I величайший грех - неуважение к своей нации». Впрочем, с точки зрения сардинца, у Петра были грехи пострашнее: «Вообще же страна сия отдана иностранцам, и вырваться из их рук можно лишь посредством революции. Повинен здесь Петр, коего именуют великим, но который на самом деле был убийцей своей нации. Он не только презирал и оскорблял ее, но научил и ненавидеть самое себя. Отняв собственные обычаи, нравы, характер и религию, он отдал ее под иго чужеземных шарлатанов и сделал игрушкою нескончаемых перемен». Скорее всего, де Местр нарочито несколько сгущал краски, перенося на петровские реформы свою ненависть к протестантской Европе, на которую ориентировался Петр. Жозеф Де Местр провел в России четырнадцать лет, с 1803-го по 1817 год, и оказал существенное влияние на политику министерства народного просвещения, резко критикуя российскую систему образования и воспитания, проникнутую, с его точки зрения, духом галломании и примитивного подражательства западноевропейским образцам. Он усматривал крайнюю опасность для государства российского в существовании того слоя, который возник в результате влияния модных западноевропейских идей. Полуобразованные дворяне-галломаны представляли, по сути, подрывной элемент, как минимум преисполненный оппозиционного духа и воинствующего аморализма: «Умы их извращены и преисполнены гордыни, им родина опротивела, они вечно порицают правительство, преклоняются перед иностранными вкусами, модами и языками и готовы ниспровергнуть все то, что презирают, то есть все на свете. Другое страшное последствие, вытекающее из научной мании, заключается в том, что правительство, нуждаясь для осуществления ее в профессорах, постоянно принуждено обращаться за ними в иностранные государства; а так как люди истинно-образованные и нравственные редко оставляют свое отечество, где их почитают и награждают, то одни только люди посредственные, и к тому же не только развратные, но и совершенно испорченные, являются на Север предлагать за деньги свою мнимую ученость. Особенно теперь Россия ежедневно покрывается пеною, которую выбрасывают на нее политические бури соседних стран. Перебежчики приносят сюда одну наглость и пороки. Не имея ни любви, ни уважения к стране, без связей домашних, гражданских или религиозных, они смеются над теми непрозорливыми русскими, которые поручают им все, что есть дорогого у них на свете, они спешат набрать довольно золота, чтобы привольно зажить в другом месте, и, обманув общественное мнение кое-какими публичными опытами, которые истинным судьям представляются жалкими образцами невежества, возвращаются на родину, чтобы издеваться над Россиею в дрянных книжонках, которые Россия еще покупает у тех же бездельников, - пожалуй, даже переводит. Теперешнее положение тем более опасно, что благодаря крайне прискорбному предрассудку в России негласно принято смотреть на нравственность как на нечто совершенно отдельное и независимое от преподавания, так что, например, если сюда приезжает преподаватель физики или греческого языка, всем известный за человека развратного или атеиста, весьма часто услышим: что имеет он общего с физикою или греческим языком? Таким образом сюда попадает сор Европы, и несчастная Россия дорого платит сонмищу иностранцев, исключительно занятому ее порчею». Рассуждавший таким образом де Местр становился идейным союзником русских консерваторов, борцов с иностранным влиянием и галломанией. Де Местр, как и Александр Шишков с Федором Ростопчиным, призывал «подвергать самому тщательному досмотру иностранцев (особенно немцев и вообще протестантов), прибывающих в Россию для обучения молодежи, независимо от того, что они собираются преподавать, и считать почти несомненным, что из ста человек такого толка по меньшей мере в девяноста девяти случаях государство совершает для себя пагубное приобретение, потому что всякий, у кого есть семья, собственность, устоявшийся склад характера и определенная репутация, не поедет в чужую страну, а останется у себя дома». Русские консерваторы добились частичной реализации подобных требований. Так, 25 мая 1811 года был издан указ «О частных пансионах», в котором заявлялось, что «дворянство, подпора государства, возрастает нередко под надзором людей, одною собственною корыстию занятых, презирающих все отечественное, не имеющих ни чистых правил нравственности, ни познаний» и «следуя дворянству, и другие состояния готовят медленную пагубу обществу воспитанием детей своих в руках иностранцев». Указ предписывал директорам училищ испытывать нравственные качества содержателей пансионов и требовать от них и учителей знания русского языка. Преподавание должно было вестись исключительно на русском языке. В начале 1812 года вышло «Мнение министра народного просвещения относительно домашних иностранных учителей», то есть распоряжение о том, что учителям-иностранцам нужно было теперь получать в российских начальных училищах письменные свидетельства о своих способностях и знаниях. Определенное единство взглядов православных консерваторов и де Местра привело к тому, что он сознательно периодически искал контакты с консервативной русской партией. Известно, что он посещал заседания шишковско-державинской «Беседы любителей русского слова» и бывал в знаменитом тверском салоне великой княгини Екатерины Павловны - официального лидера консервативной русской партии при дворе. Вероятно, его контакты были обусловлены необходимостью совместной борьбы с влиятельной французской партией, лидером которой считался известный либеральный реформатор Михаил Сперанский. Свою оценку Сперанского де Местр высказал в письме к сардинскому королю Виктору Эммануилу I 28 августа (9 сентября) 1811 года. Главными обвинениями в адрес Сперанского были низкое социальное происхождение, шпионаж в пользу Франции, приверженность к конституции и принадлежность к масонам: «Человек умный, великий труженик, превосходно владеющий пером; все сии качества совершенно бесспорны. Но он сын священника, что означает здесь принадлежность к последнему классу свободных людей, а именно оттуда и берутся, вполне естественно, внедрители всяких новшеств. Он сопровождал Императора в Эрфурт и там снюхался с Талейраном; кое-кто полагает, что он ведет с ним переписку. Все дела его управления пронизаны новомодными идеями, а паче всего - склонностью к конституционным законам <…> Должен признаться в крайнем своем недоверии к государственному секретарю <…> Ваше Величество не должен даже на мгновение сомневаться в существовании весьма влиятельной секты, которая уже давно поклялась низвергнуть все троны и с адской ловкостью использует для сего самих государей». В конечном итоге в результате закулисной борьбы с участием самых различных фракций Сперанский был отправлен в опалу в марте 1812 года, что резко усилило позиции как русской партии, так и де Местра. Еще в феврале 1812-го последнему было сделано предложение редактировать все официальные документы, публикуемые от царского имени, ему было передано 20 тыс. рублей от имени императора на необходимые расходы «для подготовки и проведения своих замыслов». 5 марта канцлер Николай Румянцев объявил де Местру, что император имеет на него виды в предстоящей войне, что он хотел бы его пригласить на русскую службу и согласен послать фельдъегеря за семьей де Местра. В тот же день вечером де Местр был на квартире у Николая Толстого, обер-гофмаршала, президента придворной конторы, который руководил придворной жизнью и церемониями во времена Александра I, и имел с ним разговор о предстоящей войне и вопросах командования. Во время разговора в квартире тайно присутствовал царь. В конце беседы он заменил Толстого и переговорил с де Местром об его предстоящей редакторской работе. По поводу всех сделанных ему предложений де Местр, однако, твердо решил, что службы сардинского короля он не покинет. О своем решении де Местр объявил Румянцеву, не отказываясь в то же время от исполнения поручений Александра. В тот же день последовала давно решенная ссылка Сперанского, что было знамением радикальных изменений в русской политике, отказа от либеральных реформ и ставки на некоторые идеи консервативной русской партии. Поскольку де Местр отказался перейти на русскую службу, заявив Александру I, что долг перед сардинским королем не позволяет ему дать подписку о неразглашении той секретной информации, которую может принести ему новое положение, решение француза привело в конце концов к охлаждению Александра в его отношениях к сардинскому посланнику. Фавор в статусе личного секретаря государя не продлился и четырех месяцев. Политическая роль де Местра в России была к тому времени в основном сыграна. 9 апреля 1812 года произошло назначение Александра Шишкова государственным секретарем, а 29 мая другой лидер русской партии Федор Ростопчин был произведен в генералы от инфантерии и вслед за тем состоялось его назначение московским генерал-губернатором. Ему был также дарован титут Московского главнокомандующего. Фактически он стал диктатором Москвы в канун величайшей в истории России войны. Политические и идейные новшества, внедряемые в Российской империи после Отечественной войны 1812 года и военных походов русской армии на Запад, в частности, религиозный эксперимент Александра I и Александра Голицына по созданию общехристианского государства по западноевропейским лекалам, почерпнутым из трактатов протестантских мистиков и масонов, привели к тому, что католическая версия консерватизма, развиваемая и отстаиваемая де Местром, оказалась неприемлемой для самодержавной власти. Ультрамонтаны в принципе не могли принять экуменизм и мистицизм. Как писал историк Андрей Шебунин, «идеологи реакции (Жозеф де Местр, Бональд, Ламенне) относились резко отрицательно к мистикам и идеологии Священного Союза и в библейском обществе видели покровительство опасным сектам, религиозному разномыслию и т.п.». Под тем предлогом, что прозелитизм де Местра зашел слишком далеко и что среди петербургской аристократии многие обратились в католичество (включая молодого князя Александра Голицына, племянника обер-прокурора Священного Синода), иезуитам было приказано покинуть обе столицы, а де Местра выслали из Петербурга в мае 1817 года за границу. В 1820-м иезуиты окончательно были изгнаны из России, а в 1821-м Жозеф де Местр скончался в Турине. Таким образом, непосредственное влияние одного из основоположников европейской консервативной мысли на становление русского консерватизма прекратилось в 1817 году. Последовавший в 1822-1824-х отказ от религиозного экуменического эксперимента был следствием победы консервативной православной русской партии, которая надолго заблокировала процесс рецепции иноконфессиональных консервативных западных доктрин. С 1824 года монархическая власть более не ставила под сомнение статуса православия как господствующей религии, а русский консерватизм отныне базировался исключительно на православии. Жозеф Де Местр несомненно оказал влияние на становление русского консерватизма. Русский консерватизм в период своего возникновения и становления типологически был близок западноевропейскому, поскольку обладал теми же основными чертами, такими как традиционализм, неравенство как естественное состояние общества, самобытность, патриотизм и т.д. В то же время идейное влияние западноевропейских мыслителей-консерваторов на их русских единомышленников было сравнительно невелико, скорее следует говорить о том, что возникновение русского консерватизма проходило параллельно с западноевропейским и под влиянием сходных факторов. Автор(ы):
Аркадий Минаков, доктор исторических наук и профессор ВГУ
Короткая ссылка на новость: http://4pera.com/~dtQ8u
Люди, раскачивайте лодку!!!
|