Путь на Куликово поле: взгляд современных исследователей

8 (21) сентября 1380 года произошло крупное сражение между объединенными русскими войсками во главе с великим князем Дмитрием Донским и войсками хана Мамая на Куликовом поле. Куликовская битва является осевым событием русской истории и основой основ русского национального самосознания, что делает ее необычайно трудным объектом для исторического изучения. С одной стороны, она окутана облаком легенд и преданий так, что критическое прикосновение к ней кажется практически кощунственным. А с другой стороны - куликовское предание непрерывно атакуют полчища крыс, стремящихся обгрызть, стереть в труху и обгадить все, что попадется им на пути.

Чтобы честно рассказать о Куликовской битве, необходимо пройти между Сциллой слепого повторения старых легенд, попавших в историческую науку тогда, когда памятники не столько анализировали, сколько переписывали своими словами, и Харибдой всевозможного ревизионизма и разоблачительства.

Прежде всего необходимо осознать тот общий исторический контекст, в котором только и оказалась возможна Куликовская битва. Им была длившаяся четверть века борьба Великого князя Московского Дмитрия Ивановича, прозванного Донским, за превращение Великого княжения Владимирского в свое наследственное владение, в свою отчину, передаваемую по наследству от отца к сыну без всякого вмешательства ордынских владык.

Дмитрий Иванович родился в 1350 году и был представителем боковой ветви наследников Ивана Калиты, сыном второго сына знаменитого собирателя земель. К тому моменту Москвой уже десять лет правил Семен Иванович, прозванный Гордым, умевший ладить и с Ордой, и с Литвой, заслуживший такое почтение Константинополя, что византийский император Иоанн Кантакузин именовал его Рикс пасис Росиас - царем всей Руси.

При рождении Дмитрию было написано на роду стать удельным князем, однако в 1353 году в марте и апреле сначала умерли оба сына Семена, а затем и он сам. Вероятнее всего, причиной скоропостижной гибели всего царствующего дома стала черная смерть, выкосившая пол-Европы и добравшаяся до Руси.

Иван Калита и Симеон Гордый оставили наследникам крепкую региональную державу, в которой Москва уже четверть века безраздельно владела обширным Великим княжеством Владимирским, использовала в своих интересах его ресурсы, полностью отлучила от них соперничающую Тверь, привлекала к себе со всей Руси своими миром и тишиной не только крестьян и мастеровых, но и, что еще важнее, - знатных бояр с их дружинами, стремившимися послужить сильному князю Московскому. Не за горами маячила скорая консолидация всех русских земель вокруг Москвы.

Династический крах Ивановичей-Семеновичей в одночасье поставил надежды консолидации под вопрос. Шесть лет отца Дмитрия Донского - Ивана Ивановича Красного прошли неярко, хотя и стабильно, но под знаком все усиливавшегося напора со стороны могущественного соседа - Великого княжества Литовского. Его великий князь Ольгерд стремился использовать ослабление русских земель под ордынской зависимостью для их захвата. В 1358-м по его приказу в Киеве был схвачен митрополит Алексей, который в результате не смог присутствовать при смерти в ноябре 1359 года Ивана Красного и не имел возможности своевременно повлиять на политические события.

Внезапный переход власти от молодого 33-летнего князя к его сыну, девятилетнему ребенку едва не обрушил всю столь тщательно выстраивавшуюся в предыдущие десятилетия конструкцию московского великодержавия. В Орде начиналась эпоха Великой замятни, когда ханы сменялись один за другим. И вот один из первых случайных ханов, Навруз, решил в 1360 году, что оставлять русский улус девятилетнему ребенку - рискованно, и после отказа Андрея Константиновича Нижегородского принять власть назначил Великим князем Владимирским его брата - суздальского князя Дмитрия Константиновича. Москва в одночасье потеряла доступ к обширным земельным и денежным ресурсам Великого княжения.

Можно представить себе шок и растерянность юного московского князя, когда он, росший с мыслью, что станет преемником власти и могущества деда Ивана Калиты, дяди Семена и отца, осознал, что каприз очередного хана в одночасье лишил его большей части наследия. Подростковое переживание сформировало главную идею, главную мысль, которой руководствовался Дмитрий Иванович следующие без малого три десятилетия своего правления: Великое княжение должно было стать наследственным владением, отчиной московских государей, ордынские ханы не должны иметь возможности им распоряжаться.

Московская политика, которой в первые десятилетия правления юного князя руководил митрополит Алексей, взялась за реализацию такого плана с присущим ей сочетанием дипломатии, силы и хитрости.

Сильными сторонами Москвы были многолетний мир и концентрация ресурсов, выработавшаяся уже политическая традиция и сплоченный, преданный государственной идее слой бояр, высокая концентрация храбрых служилых людей и, наконец, самый важный фактор - репутация духовного центра Руси, причем двойного. Здесь пребывали со времен святителя Петра Московского митрополиты. И здесь же, рядом, возрастала слава Сергиева монастыря: молитвенник, аскет и чудотворец, слава которого ширилась с каждым годом по Руси, был наглядным доказательством того, что именно Москву благословил Бог. Наконец, в 1366-1368 годах накопленные Москвой богатства позволили создать белокаменный Кремль, концентрацию экономической и военной мощи, гарантию против мгновенного взятия и разорения города. На Руси того времени Кремль был практически уникальным сооружением, создававшим препону для любого захватчика.

Условия, сложившиеся в Орде, благоприятствовали планам Москвы - ханы занимали престол в Сарае один за другим, зарезав или изгнав предшественника. Уже в 1362 году очередной недолгий хан Мурат отдал Дмитрию Ивановичу его отчину и дедину. Попытки Дмитрия Суздальского протестовать были пресечены военной силой Москвы.

Однако вскоре московское правительство пришло к выводу, что для интересов княжества полезнее ориентироваться не на меняющихся правителей Сарая, а на темника Мамая, ставшего своего рода делателем ханов. Будучи женатым на сестре последнего стабильного хана - Бердибека, убитого в 1359 году, Мамай с титулом беклярибека (ордынский аналог визиря) правил от имени то одного, то другого подставного Чингисида, которых русские летописцы прямо называли мамаевыми царями.

Мамай правил в западной части Орды. Его ставка располагалась в Крыму, который тогда был важнейшим центром великого торгового пути, выстроенного венецианцами и генуэзцами через монгольские владения в Евразии. Генуэзская Кафа (Феодосия) была крупнейшим торговым центром, в котором особенно процветала работорговля угнанными с Руси пленниками, а ее хан-покровитель был могущественным человеком. Постепенно его власть расширялась - он захватил Северный Кавказ, Булгарию, несколько раз брал под контроль Сарай, однако оттуда его быстро выгоняли заволжские татары.

В Москве резонно рассудили, что лучше поддерживать отношения с Мамаем. Из подчинения же власти в Сарае, за исключением тех моментов, когда им владел Мамай, Москва фактически вышла. Когда обиженный хан Мурат в 1363 году снова выдал ярлык на Великое княжение Дмитрию Константиновичу, то московские рати просто выгнали его из Владимира и осадили в Суздале. Сарайский ярлык был поставлен ни во что. Дмитрий Константинович предпочел договориться с юным московским князем - при его поддержке выгнал из Нижнего Новгорода младшего брата Бориса, а за Дмитрия Ивановича выдал свою дочь Евдокию, в будущем прославленную московскую святую.

Расшатывание ситуации в Орде и рост могущества русских земель проявились в том, что русские князья начали бить татарских царевичей. Страх и оцепенение перед татарской саблей как ветром сдуло. В 1365-м Олег Рязанский, Владимир Пронский и Тит Козельский в сражении у Шишевского леса разгромили бека Тагая, захватившего власть над Мордовией и совершившего опустошительный набег на Переяславль Рязанский. В 1367-м Дмитрий Константинович Суздальский и его брат Борис Городецкий разбили на реке Пьяне эмира Булат-Тимура, правившего в Волжской Булгарии. Силы русских князей теперь уже нужны были самим ханам - в 1370 году Дмитрий Константинович своей силой сверг правившего в Болгарех Асана и посадил на его место ставленника Мамая. Уже не татарский колпак можно было чаще увидеть на Руси, а русский шелом в ордынских землях.

Москва, однако, столкнулась с новой серьезнейшей угрозой. Разбив в 1362 году татар при Синих Водах, необычайно усилился литовский князь Ольгерд, захватывавший одну часть русской земли за другой. Его бурная деятельность возродила притязания, казалось, давно смирившейся с поражением в борьбе за Великий стол Твери. Ольгерд был женат на сестре Великого князя Тверского Михаила Александровича, и тот стал действовать дерзко, рассчитывая на поддержку зятя. В Москве решили пресечь притязания тверского князя в корне, и последовал не очень этичный ход - выманенный в Москву на встречу с князем под гарантию митрополита Михаил был посажен под замок. Однако вскоре его пришлось выпустить по требованию Мамая, и тверской князь превратился в разъяренного поджигателя войн и смут. В 1368 году началась знаменитая Литовщина - четырехлетняя война Литвы и Москвы, решавшая вопрос о том, какое государство станет новым центром объединения русских земель - православная Москва или языческая на тот момент Литва.

Осенью 1368-го Ольгерд нанес стремительный удар по самой Москве. Однако столкнулся с новопостроенным белокаменным московским Кремлем. Бессильно простояв три дня под городом, дожегши не дожженные самим Дмитрием посады и ограбив окрестности, Ольгерд вынужден был удалиться.

Михаил Тверской в 1370 году решил заручиться поддержкой не только Ольгерда, но и Орды в лице Мамая. Посетив темника, он «многи дары раздав и многи посулы рассулив» выпросил себе ярлык на Великое княжение Владимирское, бросив Москве прямой вызов. Своим решением Мамай сделал первый шаг к собственной гибели - в Москве перестали рассматривать его как надежного и удобного для себя внешнеполитического партнера. Московские рати даже не дали Михаилу вернуться с новополученным ярлыком в Тверь - «не токмо не приаша его, но и переимали его по заставам и многыми пути гонялися за ним…» Назначенный Мамаем Великий князь Владимирский вынужден был снова просить помощи у литовского зятя.

Однако и второй великий поход Ольгерда на Москву, предпринятый вместе с братом Кейстутом, Михаилом Тверским и Святославом Смоленским, закончился провалом. Литовцы даже не смогли взять Волоколамск, при защите которого героически пал князь Василий Березуйский. Снова крепким орешком оказался московский Кремль. Простояв под его стенами восемь дней, Ольгерд обнаружил, что за его спиной собирается сила Владимира Андреевича Храброго (будущего героя Куликовской битвы) и Олега Рязанского, бывшего тогда союзником Москвы. Осознав стратегический тупик, Ольгерд запросил мира и предложил скрепить его браком своей дочери с Владимиром Андреевичем.

Разочарованный Михаил Тверской снова бросился в орду к Мамаю за поддержкой. Темник предложил ему ордынское войско для разгрома Руси. Однако править на костях Михаил Александрович не захотел (да и вряд ли он долго удержался бы с репутацией разорителя русской земли). В итоге тверской князь двинулся на Русь в сопровождении лишь мамаева посла - Сарыходжи, рассчитывая, что татарской древней воли будет достаточно, чтобы смирить своенравного московита. Ничего подобного.

«К ярлыку не еду, а в землю на княжение на великое не пущаю, а тебе послу путь чист», - гордо ответил Дмитрий Иванович, дав ордынцам понять, что вопрос о том, кто великий князь на Руси, отныне не решается капризами беклярибеков и ханскими ярлыками.

Впрочем, от дипломатии лисицы наряду с дипломатией льва Москва тоже не отказалась. Сарыходжу заманили в Москву, обласкали, богато наградили. А вскоре сам Дмитрий Иванович двинулся в путь к Мамаю и осенью 1371 года вернулся в Москву с новым ханским ярлыком, выкупленным из орды сыном Михаила Тверского Иваном, превращенным, по сути, в московские заложники, и «со многыми должникы», то есть сделав обширные займы, чтобы оплатить Мамаеву милость. Пока не закончено было дело с Литвой, конфликт с Ордой был не на руку.

Третий по счету поход Ольгерда на Москву, в 1372 году, даже не дошел до стен Кремля. Русская рать преградила путь литовско-тверскому войску на Оке у Любутска, разгромив литовский сторожевой полк. Простояв несколько дней по разные стороны глубокого оврага, Москва и Литва решили заключить мир. За обоюдными обязательствами скрывалась простая политическая реальность - Ольгерд и Михаил Тверской вынуждены были признать Великое княжение отчиной московского князя Дмитрия Ивановича.

«А где будет князь Михаило вослал в нашу очину, в великое княжение, намесники и волостели, и тех ны сослати доловь», - говорилось в перимирной грамоте.

Литва по итогам войны 1368-1372 годов вынуждена была признать гегемонию Москвы на Северо-Восточной Руси, Великое княжение - родовым наследием потомков Калиты, независимым от воли ханов, и отказаться от активной поддержки притязаний тверских князей. Сделать так Дмитрию Ивановичу удалось при сильной поддержке Церкви, причем не только Русской, но и Константинополя. В 1370 году патриарх Филофей Коккин отлучил от Церкви тех из русских князей, кто выступил союзниками Ольгерда и отказался принимать участие в войне Москвы против Литвы, интерпретируемой как крестовый поход: «Вместе идти войною против чуждых нашей вере, врагов креста, не верующих в Господа нашего Иисуса Христа, но скверно и безбожно поклоняющихся огню».

Решение литовского вопроса развязывало руки в противостоянии с беззаконным Мамаем. В 1373 году Мамаева орда совершила набег на Рязань. Ожидая вторжения и в свои земли, Дмитрий Иванович стоял на Оке «со всей силою». А в 1374 году летопись фиксирует «князю великому Дмитрию Московскому бышеть розмирье с тотары и с Мамаем». Начинается русско-ордынская война, кульминационным пунктом которой станет Куликовская битва. Москва даже формально перестает подчиняться ордынским царям, платить дань-выход, столкновения войск Дмитрия или его союзников с татарскими ратями происходят практически ежегодно.

Москва решилась на розмирье после того, как Мамай и очередной его хан Мухаммед Булак были изгнаны из Сарая. Видимо, после поражения темник попытался стребовать с Москвы экстраординарную дань, в которой ему категорически было отказано. Мамай отправил в Нижний Новгород тысячный отряд во главе с Сарайкой, рассчитывая принудить к выплатам нижегородцев, однако отряд был тестем московского князя перебит, а посол Сарайка взят в плен.

В ноябре 1374 года в Переяславле русские князья провели общий съезд, на котором было принято решение о совместной борьбе с татарами. Поводом для съезда стало крещение сына Дмитрия Ивановича - Юрия. Принимали участие в собрании и митрополит Алексей, и игумен Радонежский - Сергий.

Единственным шедшим не в ногу оставался по-прежнему Михаил Тверской. На очередное выступление его подначили бежавший из Москвы сын последнего московского тысяцкого Иван Вельяминов и гость-сурожанин Некомат. Здесь мы сталкиваемся с темой заинтересованности итальянских торговых корпораций в ослаблении власти Москвы. Некоторые исследователи именно в итальянских интересах видят как причину антиордынской политики Мамая, так и интриг вокруг Твери. Вскоре, по интригам Вельяминова и Некомата (их обоих позднее князь Дмитрий покарает смертью), ордынский посол привез Михаилу Тверскому очередной ярлык, и тот начал новую антимосковскую войну.

Ответом стало то, что на Михаила обрушилась вся образовавшаяся в 1374 году антиордынская коалиция русских князей. Тверь была осаждена огромными силами, и вскорости беспокойный тверской князь вынужден был покориться власти московского владыки. Михаил окончательно признал себя молодшим братом, Великое княжение - отчиной московских князей и принял обязательства по совместной борьбе с татарами. Показательна формулировка, с которой все было сделано: «А с татары оже будет нам мир, по думе. А будет нам дати выход, по думе же, а будет не дати, по думе же. А поидут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с одиного всем противу их. Или мы поидем на них, и тобе с нами с одиного поити на них».

Как видим, московская дипломатия последовательно старалась провести принцип: русская земля выступает в отношениях с татарами как единый субъект под гегемонией великого князя. Исключение татарской игры на внутренних противоречиях было важнейшей задачей московской дипломатии.

В 1377 году русская коалиция начала экспансию вглубь ордынских владений. Московские и нижегородские рати совершили поход на Болгары. Установление московским князем контроля над Булгарской таможней на Волге имело тем большее значение, что на великой реке начали разбойничать новгородские ушкуйники. В 1374 году они пограбили Булгар и дошли даже до Сарая. Другой раз, в 1375-м, - набросились на русский город Кострому и разграбили его, а затем «достигли города Булгара и там распродали всех пленников-христиан, жителей Костромы и Нижнего Новгорода, продали бусурманам жен и девиц, а сами пошли в насадах по Волге вниз к Сараю, купцов христианских грабя и бусурманов побивая».

В современной литературе иногда любят представлять грабителей и работорговцев как борцов за свободу против ордынского ига. Однако ограбление Костромы, находившейся во владении великого князя, разрушает образ борцов. Москве было важно, чтобы больше такая распродажа русских людей не повторилась, поэтому в Булгаре решено было посадить великокняжеских представителей, принудив к их принятию силой.

Красочное описание булгарского похода, в ходе которого обитатели будущего Казанского ханства решили отбиваться от русских с помощью артиллерии, сохранил рогожский летописец:

«Нечестивые бусурманы вышли из города против них и приготовились к бою и начали стрелять, а иные с городских стен пускали гром, пугая наших воинов, а другие пускали самострельные стрелы, а иные выехали на верблюдах, всполошив наших коней. Но наши ничуть не испугались, а крепко встали на бой и единодушно устремились на противника и набросились на него. Враги же, окаянные, побежали в свой город… И наши возвратились, добившись, чего хотели, а даругу (сборщика налогов) и таможника посадили в городе, а суда и села и зимницы пожгли, и людей побили, и ушли с победой». [Здесь и далее русский перевод текстов летописей - А. И. Плигузова.]

К сожалению, тем же летом по русской коалиции был нанесен тяжелый удар. Из-за Волги в границы Нижегородской земли вторгся царевич Араб-шах. Выдвинувшееся, чтобы перекрыть ему путь, московско-новгородское войско несло свою сторожевую службу на реке Пьяне слишком расслабленно - «за Пьяной пьяны», как горько скаламбурил летописец, - и на него обрушился удар татар из Мамаевой орды, которых подвели к русскому войску тайными тропами мордовские князья. 2 августа 1377 года русское войско было почти полностью уничтожено. А 5 августа ордынцы ворвались в беззащитный Нижний Новгород и пошли облавой по всему княжеству «села жгучи и множество людей посекоша, а жены и дети и дивици в полон бещисла поведоша».

Дмитрий Константинович отомстил мордве жестоким и разорительным походом зимой 1377-1378 годов. Приведшие татар на Пьяну мордовские князья были схвачены - «приведоша в Новгород и многими казньми разными казниша их и на льду волочаще их по Волзе псы травиша». Однако в июле 1378-го ордынцы овладели Нижним Новгородом снова. Фактически нижегородцы были выведены из коалиции тем, что страшно ослабели и разорились.

Другую рать Мамай направил против самой Москвы - сильное войско во главе с мурзой Бегичем двинулось в сторону молодой русской столицы, однако не сумело дойти даже до московских земель. Дмитрий Иванович продемонстрировал тот прием, который принесет победу на Куликовом поле, - он стремительно выдвинул свои рати за Оку, к нему и Владимиру Андреевичу Храброму присоединился Владимир Пронский. 11 августа 1378 года на реке Воже, несущей свои воды по Рязанской земле, русская рать встретила татар и атаковала их на переправе, не дав развернуться в боевой порядок. Погибли шесть татарских князей-нойонов.

Поражение на Воже разъярило Мамая. Для начала он жестоко разорил Рязанскую землю, а затем начал накапливать силы для полноценной мести Москве. Мамай заключил договор с Литвой в лице Ягайло, заступившего место умершего Ольгерда. Другие сыновья Ольгерда встали к брату в открытую оппозицию, причем двое из них, Дмитрий Ольгердович и Андрей Ольгердович, перешли на сторону Москвы и сыграли вместе со своими сильными дружинами большую роль в Куликовской битве. Гражданская война в Литве неожиданно перенеслась на поле битвы Москвы и Орды на Дону.

Мамаю уже стало понятно, что Русь полностью вышла из-под контроля и нуждается в повторном батыевом завоевании.

«Мамай нечестивый, люто гневаясь на великого князя Дмитрия о своих друзьях и любимцах и князьях, что были побиты на реке Воже, выступил с огромным войском, желая пленить Русскую землю».

Русские книжники прямо приписывают Мамаю сопоставление себя с Батыем и планы вроде таких: «Захвачу землю Русскую и разорю христианские церкви, и вместо их веры установлю свою и заставлю их поклоняться своему Мохаммеду, а где были церкви, там поставлю мечети и посажу баскаков по всем городам русским». («Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского»).

Но налицо, конечно, в большей степени дань литературной традиции.

Здесь и заключается, пожалуй, главная проблема нашего знания о Куликовской битве. Абсолютное большинство историй, посвященных ей, является плодом плетения словес русскими книжниками, которые знали базовый факт: ордынский князь Мамай двинулся на Русь с большой силой, в которую наряду с татарами входили фряги, черкесы и ясы, рассчитывая на помощь литовского князя Ягайло. Навстречу ему, собрав русские полки, выдвинулся великий князь Дмитрий Иванович, который осмелился переправиться через Оку и выдвинуться глубоко в Степь, где, переправившись через Дон, преградил путь Мамаеву войску, и после тяжелой сечи, длившейся три часа и стоившей с обеих сторон множества жизней, татарская рать побежала, а русская одолела. Русские понесли большие потери, взяли богатую добычу, включая даже верблюдов, и вернулись в Москву. За двусмысленную позицию Дмитрий наказал Олега Рязанского, а Мамай проиграл борьбу в Степи с Чингисидом Тохтамышем и погиб.

Таково содержание краткой летописной повести о великой битве на Дону. А большинство других имеющихся в нашем распоряжении источников является расцвечиванием базовой истории всевозможными дополнительными историями и вставками. Вставки порой весьма цветисты, но степень их достоверности остается для историков предметом пререканий, поскольку, подобно всякому великому историческому событию, Куликовская битва обрастала легендами, а каждый знатный род старался вставить в куликовское предание своего предка в значимой роли.

Как следствие, куликовский эпос гораздо шире куликовского факта, чем и пытаются воспользоваться всевозможные околоисторические крысы, пытающиеся поставить под сомнение и саму битву, и ее обстоятельства, и даже ее место - фоменковская версия наиболее нелепа, продемонстрировать ее невежество не составляет труда, так как о битве на Дону говорят абсолютно все прямые и косвенные источники, о большинстве которых фоменковцы просто и не слышали. Например, московско-рязанский договор 1382 года, где прямо упоминается, что «князь великий Димитрий и брат, князь Володимер, билися на Дону с татары…» в связи с тем, что на обратном пути некоторых возвращавшихся назад победителей рязанский князь пограбил.

Гораздо сложнее с наросшими на ядро известия о битве легендами. Проще всего с теми из них, которые включены только в «Сказание о Мамаевом побоище», поскольку сказание - поздний памятник XVI века, хотя, возможно, и базирующийся на более ранних преданиях. Беда в том, что связанная и красочная картина битвы, которая пригодна для пересказа в детских книгах и романах, есть только в сказании. Оттуда берутся и посещение преподобного Сергия перед битвой, и гадание Боброка Волынского, и поединок инока Пересвета с ордынцем, и удар засадного полка, и князь Дмитрий, безвестным воином сражающийся в первых рядах на поле битвы.

Содержание сказания невероятно поэтично, и с такой красивой легендой не хочется расставаться. Но в некоторых местах тенденция сказания прямо-таки вредна. Например, оно стремится систематически принизить роль великого князя Дмитрия, предстающего как безответственный полководец. Ничего подобного в более ранних источниках нет.

Можно долго разбираться в хитросплетениях куликовской легенды, и могут сталкиваться разные точки зрения исследователей. Однако мы говорим сейчас о Куликовской битве прежде всего как о военно-политическом событии. И вот какой сухой остаток из современных научных исследований битвы мы можем вынести.

Разъяренный разгромом на Воже Мамай решил нанести Дмитрию сокрушительный удар. Он заключил договор с Ягайлой, на которого очень рассчитывал, запугал Олега Рязанского, который пообещал платить Мамаю дань и выказал по крайней мере внешнюю лояльность (причем пересылаясь с Москвой о передвижениях татар, но не предупреждая Мамая о передвижениях русских). Мамай мобилизовал силы своей орды, нанял итальянские и кавказские воинские контингенты и двинулся на Русь «в силе тяжце» - не менее 30000 воинов. В устье реки Воронежа он распустил орду на кочевку, ожидая подхода Ягайло и сбора на Руси урожая, который рассчитывал пограбить.

Когда в Москве стало известно о движении ордынцев, князь Дмитрий решил действовать быстро, чем и объясняется сравнительная неполнота сил коалиции, собранных им для похода, - вполне вероятно, что многие контингенты и впрямь не успели прийти до выступления.

15 августа 1380 года русские рати, по современным оценкам, 25 тыс. человек, собрались в Коломне на Оке. Однако выяснилось, что не имеет смысла, как в прошлый раз с Вожей, идти через центр Рязанской земли - Олег Рязанский был ненадежен и разметал по всей своей земле мосты, затруднив передвижения и московских, и татарских ратей. Тогда русское войско перешло в устье Лопасни, переправившись там, прошло по рязанскому пограничью, рядом с землями удельного Пронского княжества, традиционного союзника Москвы.

Русская рать, объединившаяся с войсками дружественных литовских князей Ольгердовичей, выдвинулась вглубь земель, считавшихся в тот момент татарскими. К русским пришла грамота с благословением преподобного Сергия, ободрявшая на битву (вопрос о том, посещал ли Дмитрий Иванович Троице-Сергиеву обитель перед битвой или известие о посещении относится к битве на Воже, - остается среди историков дискуссионным).

Находившийся в тот момент на Кузьминой гати Мамай был захвачен врасплох. Противник двигался прямо на него, причем значительная часть Мамаевой орды была распущена по кочевьям. Внезапное изменение стратегической обстановки вынудило Мамая ринуться не назад, а вперед, к Москве, рассчитывая по дороге соединиться с приближавшимся Ягайлой. Ордынский темник попытался обойти по правому берегу Дона русских, находившихся в тот момент на левом берегу.

Однако войска Дмитрия Ивановича стремительно перешли Дон (так московский князь и стал Донским) и преградили Мамаеву войску дальнейший путь, сорвав его соединение с литовцами. Темник был обречен на лобовое столкновение и вынужден был вступить в бой прямо с марша, возможно, не располагая значительной частью своих сил, которые он не успел собрать с кочевий. За счет маневра русское войско достигло благоприятной стратегической позиции.

Спекуляции в современной журналистике относительно того, что «нам не известно точное место Куликовской битвы, потому что археологами не найдено следов большого сражения», попросту невежественны. Никто не намеревался оставлять на поле следы большого сражения, то есть ценные трофеи, для будущих археологов. Вокруг Куликова поля были поселения русских крестьян, так что если бы какую-то добычу не забрало русское войско - ее забрали бы они. Удивительно скорее то, что на поле вообще что-то находится.

Место битвы для современных исследователей достаточно очевидно - она разворачивалась южнее Непрядвы при ее слиянии с Доном. Русская рать расположилась так, чтобы между двумя небольшими речками Нижний Дубяк и Смолка, текущими на Куликовом поле, оставался достаточно узкий проход, который мешал бы татарам произвести охватывающий маневр. Фактически сама битва превратилась в столкновение двух тяжеловооруженных конных масс на достаточно узком пространстве. С обеих сторон применялся таранный удар тяжелой кавалерии, лишь поддерживаемой лучниками. Такой способ ведения боевых действий лишил ордынцев большинства их традиционных преимуществ - маневренности, внезапности, возможности отступать и накатывать снова.

«И вот сошлись оба войска великих на долгий час, и полки заняли все поле, на десять верст вокруг, так много было воинов. И беспощадно рубились, и была страшная битва, и земля дрожала под ногами воинов, и от начала мира не было таких битвы у великих князей русских, как у нынешнего великого князя Всея Руси», - рассказывает пространная летописная повесть.

Князь Дмитрий сражался сам в первых рядах, подавая воинам пример. Он, конечно, не скрывался под личиной простого воина. Напротив, был на самом виду. В какой-то момент русское войско начало ослабевать под татарским напором, но в тот момент в дело был введен русский резерв (возможно, действительно возглавлявшийся Владимиром Храбрым и Боброком или одним из них), который в позднейшей традиции превратился в засадный полк. Все наши источники четко приписывают поражение татар начавшейся среди них панике. В древних битвах паника была более значимым фактором, нежели оружие или стратегическое искусство. Точнее, сутью воинского искусства было именно посеять во врагах панику, что и удалось сделать русским.

Скорее всего, ввод резерва и послужил причиной перелома. Нематериальной же причиной русские летописцы видели чудо, явление небесных ратей на помощь русским. Нервы Мамая не выдержали, и он бежал с поля боя, а вслед за ним разбежалась, преследуемая русскими, и его рать. Русь, хотя и со страшными потерями, восторжествовала.

Без эпических деталей, внесенных «Сказанием о Мамаевом побоище», Куликовская битва, может быть, и смотрится более скучно, но зато не затемняется ее политический смысл. Он состоял, как мы уже отметили ранее, в том, что Дмитрию Ивановичу нужно было убрать со своей дороги Мамая, который постоянно пытался передать Великое княжение то тверскому, то какому-то иному князю. И своей цели Дмитрий Донской полностью достиг - Мамая не стало.

На два года московский князь стал практически абсолютным гегемоном Руси. Олег Рязанский сперва был изгнан, а затем признал себя младшим братом. В Литве князь Кейстут отстранил ставшего польским королем Ягайлу от великого княжения и заключил с Москвой добрый мир. Но идиллию разрушили внезапный приход Тохтамыша в 1382 году, сожжение Москвы и возвращение в тяжелую данническую зависимость от Орды.

Если смотреть через очки мифологемы «Куликовская битва как попытка свержения Ордынского ига», то можно начать повторять, что операция закончилась неудачно. Власть Тохтамыша оказалась даже тяжелее власти Мамая, которого, рассуждая в подобной логике, не стоило и разбивать. Но совершенно иначе выглядит дело, если посмотреть на него со стороны политической стратегии Дмитрия Донского.

Тохтамыш не посмел отнять даже у разбитого московского князя Великое княжение. Его устроила выплата 8 тыс. рублей за два просроченных года своего ханства (деньги Дмитрий полностью собрал с Новгорода) и пребывание в заложниках наследника - Василия Дмитриевича, через несколько лет из Орды сбежавшего. Тверской князь Михаил Александрович, после пленения Москвы в очередной раз вспомнивший о Великом княжении, остался ни с чем.

Умирающий до срока, в 38 лет, в мае 1389 года великий князь Дмитрий Иванович мог взирать на дело жизни своей с полным удовлетворением. Он выиграл свою главную войну. В середине своей духовной грамоты-завещания - в перечислении оставляемых своим сыновьям городов и сел - он как бы между делом подчеркивает: «А се благословляю сына своего, князя Василия, своею отчиною, великим княжением».

Куликовская битва оказалась действительно поворотным моментом русской истории. Но не в мифической логике освободительной борьбы против Орды - в таких категориях люди того времени просто не мыслили. Она оказалась решающим поворотом в деле созидания мощного русского государства, которое только и могло обеспечить русским людям реальную независимость и свободу.

Великое княжение навсегда стало наследственной принадлежностью одной династии, которая скоро превратиться из княжеской в царскую. Гегемония Москвы в русских землях, вскоре превратившихся в единое русское национальное государство, навсегда будет закреплена славой куликовской победы. И куликовская легенда, столь причудливо переплетшаяся с фактами, расцвела столь пышно именно потому, что русские люди ощущали: именно здесь, в побоище на Дону с Мамаем, свершилась историческая судьба русского народа.

1. Живая вода Непрядвы: Битва на Куликовом поле в свидетельствах современников и потомков. М., Квадрига, 2017 - сборник переведенных на русский язык летописных свидетельств.

2. Амелькин А.О. Повести о Куликовской битве («Литературные памятники»). М., 1959.

3. Амелькин А.О. Селезнев.Ю.В. Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков. М., Квадрига, 2011 - новейшее исследование всего, что связано с битвой.

4. Борисов Н.С. Дмитрий Донской. М., Молодая Гвардия, 2014 - новая биография в ЖЗЛ.

5. Горский А.А. Москва и Орда. М., «Наука», 2003 - исследование взаимоотношений московских князей и Орды.

6. Греков. И.Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М., «Наука», 1975 - исследование отношений в треугольнике Москва - Литва - Орда при Дмитрии Донском и Василии I.

7. Мейендорф, Иоанн. Византия и Московская Русь. Paris, YMCA-Press, 1990 - исследование международных культурных и церковных связей в эпоху Дмитрия Донского и влияния исихастов на московскую политику.

8. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л., «Наука», 1978.