Константин Крылов: Британская магия и ее разоблачение

В детстве я очень любил читать «Литературную газету». Потому что она была единственной интересной газетой в СССР. Читал я ее от корки до корки… Ну нет, конечно, вру, только вторую тетрадку я так читал. Но уж ее - да. Там мне нравилось практически все.

Но было одно исключение. Некая журналистка, фамилию которой я помню смутно, время от времени занимала подвал статьей про нравственность. Точнее, про безнравственность. Каковую она видела прежде всего в молодежи. Которая не готова к подвигам борьбы и труда, а курит, пьет, песни поет и еще кое-чем занимается. Хотя чувствовалось, что ей вообще все не нравится, такой человек.

Потом я подрос и «Литературку» читать перестал. Даже забыл, что есть такая газета.

Дальше случились известные геополитические преобразования, стало совсем не до чтения. Но время от времени я все же газетки покупал и в них заглядывал. И вот в одной из них, кажется, в Независьке», в году этак девяноста шестом, если мне не изменяет память, мне попалась на глаза та самая фамилия.

Тетенька, оказывается, переехала в Лондон. Ну вот так ей свезло по жизни.

И выяснилось, что все свои неудовольствия она оставила в России. Потому что в Лондоне ей нравилось абсолютно все. Вот вообще все ей нравилось, вот каждый плевочек на мостовой она готова была слизать и плакать от счастья, таким совершенным чудом был для нее английский плевочек.

Особенно мне запомнился такой пассаж. Тетя едет на английском автобусе (следует восторженное описание автобуса - как будто она в пустыне жила и в жизни не видала самодвижущегося чуда), а посередине автобуса лежит бомж. И, представьте себе, никто бомжа не беспокоит, потому что англичане бесконечно блюдут Прайвеси, и бомж лежит как Свободный Человек, а не как русский раб какой-нибудь там. Правда, от бомжа попахивает (она не утаила), но попахивает от него Свободой и Прайвеси, а не русской вонью. И - о Боже, Боже, как хорош бомж, как он изумителен, как и вообще все в Лондоне!!!

Я думал, подобное может написать только советская фрустрированная тетеха, никак не могущая пережить счастья своего пребывания Заграницей. Однако гораздо позже я обратил внимание на одно место из герценских «Былого и дум»:

«Французу так дик, так непонятен мир самоуправления, децентрализации, своеобычно, капризно разросшийся, что он, как долго ни живет в Англии, ее политической и гражданской жизни, ее прав и судопроизводства не знает. Он теряется в неспетом разноначалии английских законов, как в темном бору, и совсем не замечает, какие огромные и величавые дубы составляют его и сколько прелести, поэзии, смысла в самом разнообразии. То ли дело маленький кодекс с посыпанными дорожками, с подстриженными деревцами и с полицейскими садовниками на каждой аллее. <…> Видит ли француз пьяных, дерущихся у кабака, и полисмена, смотрящего с спокойствием постороннего и любопытством человека, следящего за петушиным боем, - он приходит в неистовство, зачем полисмен не выходит из себя, зачем не ведет кого-нибудь au violon. Он и не думает о том, что личная свобода только и возможна, когда полицейский не имеет власти отца и матери и когда его вмешательство сводится на страдательную готовность - до тех пор, пока его позовут. Уверенность, которую чувствует каждый бедняк, затворяя за собой дверь своей темной, холодной, сырой конуры, изменяет взгляд человека. Конечно, за строго наблюдаемыми и ревниво отстаиваемыми правами иногда прячется преступник, - пускай себе. Гораздо лучите, чтоб ловкий вор остался без наказания, нежели чтоб каждый честный человек дрожал, как вор, у себя в комнате».

И дальше - воспоминания о русской полиции, так Герцену досаждавшей.

Тут что интересно. Люди восторгаются вещами, которые в другом месте и в другое время вызвали бы у них отвращение. Бомж, дерущиеся пьяные - ну неприятные же вещи. Случись все то же самое даже не в России, а в той же Франции или Германии - они бы писали с возмущением «Вот бомж валяется, фу», «В кабаке пьяные дерутся, фи». Но вот британский бомж, британские пьяные - святы, сияющи, потому как они суть символы Свободы и Прайвеси.

Я совершенно не собираюсь тратить время, чтобы обличать русских (и других) дураков, ведущихся на подобный развод. Интереснее обсудить - а на что именно они ведутся? В чем фишечка?

Пожалуй, в якобы английской невозмутимости. Которая вызывает неистовый восторг в противоположность тому же якобы русскому тупому равнодушию.

Представим себе привокзальный сортир на отдаленной станции. Три очка, ничем друг от друга не отделенные, грязь, мухи. Поставим такой сортир в России - и в Англии.

В России мы увидим на очках трех гадящих мужиков. Которые тужатся, смердят и т.п. Ужос.

В Британии, даже если там найдется подобный сортир, над очками будут восседать три Аристократа. Свобода их будет заключаться вот в чем - у всех троих будут такие рожи, как будто они на приеме у Ее Величества. Чудо.

И что самое интересное. На самом деле англичане хамы почище нашего, и рожи у них вполне заурядные. Но мы увидим в сортире именно трех аристократов, справляющих нужду величественно и надменно. Потому что мы готовы их увидеть. Английские реалии отвечают нашей готовности, а маска на них хорошо сидит, но она именно маска. Или зеленые очки волшебника Гудвина. Натянутые на наши глупые рожи величайшими мастерами своего дела.

P.S. Самое забавное, что англичане прекрасно все понимают и даже рефлексируют. Ну, по-своему. Толкиеновские эльфы, например, прекрасны. Хотя из текста выпирает, что они самодовольные ублюдки, к тому же некрасивые (одни торчащие уши чего стоят). Однако все персонажи преклоняются перед эльфической красотой и манерами и служат эльфам не за страх, а за совесть. Откуда же прелесть берется? Толкиен практически прямо говорит - особые чары так называемых преображающих эльфов (хе-хе). А когда чары начинают развеиваться, эльфы бегут. Потому что иначе им припомнят. Все припомнят - вплоть до геноцида орков и убийства благородного короля Саурона.

P.P.S. У писателя Кирилла Еськова в «Последнем кольценосце» то, о чем я написал, проговорено прямо. Включая момент, когда волшебство перестает действовать и глупый человечек, безумно влюбленный в эльфийку, вдруг видит, что она просто симпатичная тетка (а прочие эльфийки так и вовсе некрасивы).

Там, в книжке Еськова, эльфов все же унасекомили. У нас - нет.