Возвращение к норме. 2020 год как рубежный для российской внешней политики

Возвращение к норме. 2020 год как рубежный для российской внешней политики
27 Декабря 2020

Ухудшение отношений с Западом, непорядки в странах-соседях, отсутствие динамики на азиатском направлении - итоги 2020 года подтверждают тезис об одиночестве и неприкаянности России. Но как их оценивать? Практика великих держав свидетельствует, что одиночество, то есть следование исключительно своим интересам и опора прежде всего на собственный ресурс, является нормой.

В уходящем году пандемия затмила собой все. Мировая политика оказалась отодвинута на второй план. Чем, собственно, 2020-й и войдет в историю. Сама политическая повестка не изменилась, но вынужденная пауза оказалась стоп-кадром, позволившим внимательно рассмотреть картинку. Стало очевидно, что перемены в международных отношениях, зревшие давно, миновали точку невозврата. Тридцатилетие момента американской однополярности, провозглашенного Чарльзом Краутхаммером в 1990 году, ознаменовало, что он окончательно миновал. И ситуацию не изменит даже то, что в США к власти вновь пришли политики, обещающие возвращение к идеалам и практикам глобального лидерства.

Для России 2020-й стал рубежным, хотя громких объявлений о пересмотре внешнеполитического курса никто не делал. Новую ситуацию можно обобщить в четырех пунктах.

Во-первых, на пространстве бывшего СССР (оно - несомненный приоритет) Россия перестает стремиться реализовать объединительные инициативы, претендующие на универсальность.

Во-вторых, окончательно померкла перспектива выстраивания особых связей с Западом, в первую очередь с Европой, которая рассматривалась как потенциальный партнер по какой-то форме интеграционных отношений.

В-третьих, дистанцирование от Запада не означает автоматического поворота на Восток, во всяком случае он нелинеен и довольно сдержан.

В-четвертых, силовой потенциал (в российском случае наиболее классический его вид - военная сила) возвращает себе роль главного внешнеполитического инструмента. А работа через международные институты отступает на второй план.

События уходящего года разворачивались между двумя вехами - февральским резким обострением в Идлибе и неожиданным ноябрьским соглашением по Нагорному Карабаху.

Их объединяют три обстоятельства: Москва и Анкара - ключевые игроки, применение военной силы - решающий фактор, международные институты - вне игры.

В Сирии речь шла о сферах и масштабах влияния России и Турции. Последняя предприняла попытку зафиксировать и расширить свои приобретения вооруженным способом, что вызвало военный же ответ. Последовал очередной раунд жесткого торга на высшем уровне, после чего установился новый временный баланс. Взаимодействие сохранилось, хотя в момент обострения казалось, что Москва и Анкара на грани полномасштабной войны.

В Нагорном Карабахе предыстория совсем другая, но схема получилась схожей. Вмешательство Турции сломало существовавший статус-кво и напомнило, что у замороженных конфликтов есть силовое решение. Россия произвела военно-дипломатический гамбит, обеспечив себе долгосрочное и более прочное присутствие в зоне противостояния, но согласилась с тем, что Анкара получила статус нового ведущего актора.

В обоих случаях международные структуры - и формальные, и даже в значительной степени неформальные - бездействовали. Сирийский вопрос решается непосредственно вовлеченными державами, а последний идлибский кризис обошелся и без астанинского треугольника, неплохо показавшего себя до тех пор. В Карабахе номинально всем ведает Минская группа ОБСЕ, но она осталась полностью за бортом событий и, по сути, более не принимается их участниками в расчет.

Не случайно знаковыми стали именно российско-турецкие отношения. Россия и Турция - две крупные державы с долгой имперской традицией, которые веками были участниками европейской политики и после холодной войны сделали ставку на вхождение в западные (европейские) институты. А затем были глубоко уязвлены, поняв, что в полноформатной интеграции им отказано. Анамнез Москвы и Анкары в отношениях с Европой разный, но результат схож.

Действия России и Турции в 2020 году - продукт острого разочарования в институтах и возвращение к традиционной для них силовой доминанте.

Тому типу политики, который рискован и не всегда стопроцентно просчитываем, но приносит результат. Для России здесь очень серьезный сдвиг. Москва была одним из архитекторов международных институтов второй половины ХХ века (система ООН), а затем отстаивала их сохранение и стремилась присоединиться к структурам (западным), в которые СССР не входил, но которые заявили о своем глобальном статусе после холодной войны. Иными словами, Москва хоть последовательно и критиковала либеральный мировой порядок, на деле вела себя как убежденный адепт его базового положения - о главенстве институтов.

Уже со второй половины 2000-х годов нарастал разрыв. России все реже удавалось добиваться реализации своих интересов через международные институты, в то время как шаги, сделанные в их обход, оказывались эффективными. Достаточно вспомнить события в Грузии в 2008-м и на Украине в 2014-м. Сирия-2015 стоит особняком, но и в случае с ней имели место решительные действия, осуществленные самостоятельно, а не через уполномоченные международные структуры. Новая политика оборачивалась немалыми политическими и экономическими издержками, которые Москва пыталась (не слишком успешно) уменьшить посредством тех самых институтов.

Наглядная иллюстрация - трансформация отношений России и Организации по запрещению химического оружия. В 2013 году она получила Нобелевскую премию мира в значительной степени благодаря Владимиру Путину, который предложил, а затем помог воплотить в жизнь элегантную схему уничтожения сирийских химических арсеналов. За прошедшие с тех пор семь лет отношения Москвы и ОЗХО от конструктивного сотрудничества деградировали до острого неприятия. Сейчас главный раздражитель - инцидент с Алексеем Навальным (а ранее были обвинения в применении химического оружия в Сирии). Россия неустанно критикует организацию за предвзятый и политизированный подход, нарушение процедур и правил, но тщетно. ОЗХО твердо держит курс, политически соответствующий линии западных стран. У Москвы не хватает влияния и инструментов для того, чтобы скорректировать его в выгодном для себя направлении. И нет оснований полагать, что ситуация изменится.

Если бы означенные конфликты разворачивались в условиях устойчивого либерального порядка, они бы стали для России большой проблемой. Но он перестает работать, дисфункцию институтов на самых разных уровнях уже невозможно скрыть, а решение вопросов не на универсально-правовой, а на ситуативной основе (case by case) становится повсеместной нормой. Пандемия подчеркнула и ускорила тенденцию. Даже наиболее ярые приверженцы институционального устройства мира начали исповедовать принцип близости к телу своей, а не общей рубашки. Извечная российская склонность рассчитывать в первую очередь на себя и собственную силу оказывается не анахронизмом, как считалось в период расцвета либерального порядка, а рациональным поведением. С другой стороны, вышеупомянутые институты, пусть и находящиеся в кризисе, превращаются в средства политики западных стран, и России придется принимать решение, как к ним дальше относиться. Пожалуй, здесь один из самых насущных вопросов для отечественной дипломатии на ближайшее время. Сохранение даже формального участия означает признание прав институтов, что в складывающейся ситуации идет России во вред там, где у нее нет эксклюзивных возможностей (как в Совбезе ООН).

Отношения с Западом на протяжении последних тридцати лет - одна из производных либерального порядка и желания России в него встроиться. К чему стремились и что вышло - описано многократно, важно, что соответствующий период завершился. Упомянутое дело Навального стало цезурой, после которой в Москве перестали рассматривать ЕС и в особенности его лидера - Германию в качестве партнера по созиданию принципиально другого будущего. Официально российские дипломаты трактуют поведение Берлина как капитуляцию перед Вашингтоном и отказ от претензий на самостоятельную роль. В реальности все сложнее.

Действия Германии (прием на лечение российского диссидента Алексея Навального, пострадавшего по непроясненным причинам на российской территории, и использование темы Навального для политической кампании) заведомо идут вразрез с прагматическими интересами как Берлина, так и Москвы. Они могут объясняться стремлением ФРГ заявить о себе как о неоспоримом флагмане Евросоюза, консолидированного перед лицом меняющейся в якобы неправильном направлении России, растущего Китая, ненадежных США и т.д. Выгоды, которые на протяжении полувека Германия получала от особых отношений с Россией, более не рассматриваются как достаточно заманчивые. Но и угрозы, которая заставляла немецких канцлеров с 1950-х уделять повышенное внимание Москве, Россия не представляет.

Россия и Германия - не единственный, но наиболее показательный пример. Взаимное разочарование, вызванное неспособностью соорудить какую-то модель общеевропейского дома, нараставшее как минимум пятнадцать лет, привело к размежеванию.

Российское возмущение поведением ЕС и отдельных его стран вступает в резонанс с европейским неприятием российского образа действий.

И опять-таки важно, что происходит так на излете либерального мирового порядка, в рамках которого упомянутый дом и планировалось строить. Самым выдающимся порождением порядка стала европейская интеграция, которая, соответственно, оказалась под угрозой вместе с ним. И все силы Европы будут направлены на спасение интеграции. В том числе за счет отношений с другими странами.

Общим местом уже стало утверждение: отворачиваясь от Запада, Россия поворачивается на Восток, к Китаю и поднимающейся Азии. Из указанной сентенции делают два противоположных вывода. Либо Россия роет себе могилу, бросаясь в объятия дракона и обрекая себя на положение то ли прислуги, то ли вообще пищи. Либо крепнущая на фоне западного упадка ось с самой перспективной страной мира обеспечит России упрочение ее позиций на десятилетия вперед.

В реальности Восток, к которому поворачивается Россия, - скорее Турция, чем Китай, если рассматривать поворот как переход к определенному способу поведения, а не просто выбор текущего политико-экономического предпочтения. Азиатский поворот России идет, что называется, без огонька, и тенденцию подчеркнули дополнительные препятствия. Как метко подметил ученый-международник Тимофей Бордачев, в Азии России негде использовать свое главное преимущество - немалые военные возможности, на которые опирается дипломатический ресурс. В Азии решающее значение имеет экономический потенциал, то есть не то, чем мы можем похвастаться. Кстати, вызвавшее резонанс недавнее высказывание Владимира Путина о том, что в принципе он не исключает военного союза с Китаем, хотя сейчас и не видит в нем нужды, укладывается в логику поиска Москвой ниши в Азии - как капитализировать свой основной актив, пока что там не востребованный.

Востребован же он в максимальной степени на постсоветском пространстве. Много уже сказано о том, что для него настал очередной судьбоносный период. Страны, образовавшиеся после распада СССР, переживают кризисы развития и проходят тест на состоятельность. Тест происходит в разных формах, но почти везде. Москва долгое время считала необходимым создание рамочной структуры, которая позволит объединить большую часть территории бывшей страны. Наиболее продвинутым форматом стал Евразийский экономический союз, хотя он сам по себе - признание невозможности включить в интеграционную структуру все желаемые государства (прежде всего Украину). Политические потрясения в трех из пяти стран ЕАЭС (Армения, Белоруссия, Киргизия) и стремление сохранять отношения с важными государствами вне Союза (Азербайджан, Молдавия, Узбекистан) заставляют переходить на другие принципы, более соответствующие мировым тенденциям. То есть использовать разные подходы к отдельным государствам и снова опираться прежде всего на силовой потенциал. Поэтому карабахское перемирие - модельный казус, поскольку для его достижения сила была задействована по запросу, а не навязана.

Объединения, существующие под эгидой России, - кальки с западных. ОДКБ (постсоветская НАТО) и ЕАЭС (евразийский ЕС) задумывались в период, когда евроатлантические институты служили образцами. Но соответствующий период завершился вместе с либеральным порядком. В Азии, Африке, Латинской Америке или на Ближнем Востоке не воспроизводят атлантические альянсы, хотя лет двадцать назад много говорили об их копировании. Ситуация не означает, что инициированные Россией структуры надо распустить, эффект от них есть, но они не могут рассматриваться как основные инструменты политики. Любопытно, что уникальным форматом, не повторяющим примеры других, является Союзное государство России и Белоруссии. И, возможно, как раз оно имеет перспективу.

Привычными стали слова об одиночестве России на международной арене. Дальнейшее ухудшение отношений с Западом, непорядки в странах-соседях, отсутствие очевидной динамики на азиатском направлении - итоги 2020 года подтверждают тезис о российской неприкаянности. Но как ее оценивать?

Практика великих держав свидетельствует: одиночество, то есть следование исключительно своим интересам и опора прежде всего на собственный ресурс, является нормой.

Великие державы могут вступать в коалиционные и союзнические отношения, если требует ситуация, и до тех пор, пока она требует. Некоторые использовали союзы чаще, некоторые (как, например, США или Китай) не использовали почти никогда.

Вторая половина ХХ века и особенно первые два десятилетия XXI столетия приучили нас к мысли, что институциональное взаимодействие и расширение общности - естественный способ мирового политического развития. Однако на фоне истории международных отношений соответствующий отрезок времени краток и является исключением. По завершении либерального порядка мир возвращается к исторической норме. Опыт институтов не пройдет бесследно, да и сами они не исчезнут в одночасье, но направление изменений уже определилось. А значит, считать одиночество проблемой российской политики в целом не имеет смысла, можно говорить о наличии или отсутствии возможностей в конкретных сферах и на отдельных направлениях. Самое главное - возможностей для внутреннего развития и обеспечения устойчивости страны в мире прежней нормы. Но тут уже задача не внешней политики, хотя она и может содействовать ее решению. А вот для будущего самой внешней политики способность наладить дела дома становится определяющим фактором.

Автор(ы):  Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»
Короткая ссылка на новость: http://4pera.com/~v4WIB


Люди, раскачивайте лодку!!!


0
Великодержавникам
"Но как их оценивать?"
hh.jpg (141.74 КБ)
Имя Цитировать 0


Переходи! Подписывайся! ... пользователей

   открыл, Электронная почта, конверт значок

 info@4pera.com

вконтакте Vестник Vедьмы



 

 Vестник Vедьмы